Российское литературное собрание в Москве, ставящее себе целью, как было сказано в официальном приглашении, обсудить "стремительно растущие угрозы обеднения языка, оскудения мысли и, как следствие, одичания душ", привлекло внимание публики двумя особенностями.
Во-первых, необычной формой организации и подготовки. Инициативная группа, взявшаяся провести собрание, состояла из родственников и свойственников великих русских писателей прошлого. Приглашение рассылалось от имени Дмитрия Андреевича Достоевского, Михаила Юрьевича Лермонтова, Елены Владимировны Пастернак, Александра Александровича Пушкина, Натальи Дмитриевны Солженицыной, Владимира Ильича Толстого и Александра Михайловича Шолохова. То есть от сыновей и вдов русских классиков до правнуков и праправнуков.
Приглашение вызвало удивление и даже критику, поскольку названные лица могут быть весьма достойны и почтенны, но литературные заслуги не передаются по наследству, чем они и отличаются от недвижимого имущества. Это, несомненно, так, но замысел, сколь можно понять, был в другом. Любая попытка организовать собрание силами действующих писателей неизбежно натолкнулась бы на непримиримую свару честолюбий и самолюбий. А также на принадлежность писателей к разным общественным лагерям. Еще Пушкин писал, что литераторы — это "цех задорный", и за почти два века тут ничего не изменилось.
Тогда как потомки по самому своему статусу более миролюбивы. Что делить потомкам Пушкина с потомками Достоевского? Потомкам Толстого с потомками Шолохова? Такая форма приглашения, поэтому, более способствует миролюбию и обсуждению насущных проблем, относящихся ко всему комплексу русской словесности.
Во-вторых, состав приглашенных вносил принципиальное новшество по сравнение с писательскими конгрессами прошлого. Прежде писатели собирались в своем кругу, чтобы — желательно при активном освещении события прессой — поговорить о творческом методе, о роли художника в обществе, о ценности культуры и т. д. Короче говоря, собирались, чтобы пасти народы. Самостоятельно или под руководством партии и правительства.
Тогда как нынешнее собрание предполагает скорее другие цели. Библиотекари, издатели, книготорговцы, преподаватели словесности на конгрессы прошлого не приглашались, ибо они не могут пасти народы — разве что в статусе обслуги жрецов прекрасного. Тогда как теперь собрание посвящено немного другому. Не выпасанию, а выживанию: "Реформы в системе образования, жестокие рыночные законы в издательской деятельности, идейные и имущественные распри в писательской среде, утрата естественных многолетних связей с литературными соседями – все это отодвинуло литературу далеко на обочину общественной жизни". И тут деятели литературной инфраструктуры могут довольно много сказать о практических вещах, не удостоенных внимания на конгрессах прошлых времен, но весьма важных для того, чтобы литература впредь могла просто существовать.
Этот важный нюанс, похоже, не был замечен многими маститыми писателями, которые мыслили собрание, как копию I Съезда советских писателей, состоявшегося в 1934 году. Возможно, потому что других жанров собрания для них вообще не существует.
Они гневно отказались быть идеологическими солдатами партии, хотя никто им эту роль не предлагал.
