6 декабря 2013 года сто лет исполняется со дня рождения писателя Сергея Залыгина. Он творил в годы, когда настоящий литератор был вынужден становиться больше, чем поэтом. В историю России Залыгин вошел не только как автор пронзительных повестей о жизни русской деревни. Достаточно сказать, что именно он в свое время поднял общественность на борьбу с поворотом сибирских рек в Среднюю Азию. И победил.
Он пережил три войны — две мировые и гражданскую. И ещё множество мелких, которые называл перестроечными. Он знал, что такое коллективизация и индустриализация.
Его самая краткая автобиография: "На моём веку Россией правили Николай Второй, Керенский, Ленин, Сталин, Хрущев, Брежнев и другие. Кем из них Россия и мир остались довольны? Никем. Только и делаем, что рушим памятники и сжигаем портреты". Для Сергея Залыгина писательство начиналось с умения слушать.
"Вы деревню слушайте. Вы слышите ее по песням. Значит, скоро будет деревня. И вы за километра два, за три ее слышите. Человек работает с песней. Женщина вышла повесить белье. Что она делает?", — давал совет писатель и академик РАН Сергей Залыгин.
Он — потомственный интеллигент, писал о деревне. Вернее, лучшим способом рассказа о жизни он выбрал описание деревни и мужика.
"Я был совсем мальчишка. Но когда столкнулся со всеми этими мужиками, я понял, что я дома. Дома! Это моя страна, мои люди", — отмечал Сергей Залыгин.
Его повесть "На Иртыше" для многих в середине шестидесятых годов стала шоком.
"Поражает как вообще ее могли напечатать. А во-вторых, отчетливость в оценке коллективизации, как возвращения крепостного права, как жестокого и страшного периода в новой истории", — подчеркивает литературный критик журнала "Новый мир" Сергей Костырко.
Настоящее исследование — книга "После бури". Исследование глубокое и правдивое. Пожалуй, единственный в отечественной литературе труд о временах НЭПа.
"После бури" — очень важная книга. Как учительская книга, как всплеск народной инициативы, который потом загублен идеологией", — считает писатель Владимир Крупин.
Удивляет, как такой писатель, явно без особой любви к идеологии вообще и коммунистической в частности, заработал вес, признание. Работал и заработал. Он писал всегда. В приемном отделении роддома, где лежала его дочь, он сидел ночами под фикусом и писал. Когда сам попал в реанимацию, то выписывался уже с дописанным романом.
- Как же вы писали?
"А как? В реанимации очень удобно. Телефон не звонит. Никто не тревожит", подчеркивает критик Сергей Костырко.
С именем Залыгина и журналом "Новый мир", который он возглавлял, связано предотвращение поистине планетарной катастрофы.
"Приходит в вам человек и говорит — слушай, ты не так. Стол не тут стоит. Диван выбросим совсем. Но ведь это же мой дом. И река моя. И леса мои. Я же не в четырех стенах живу. Я живу в мире. Почему же люди приходят и говорят — нет. Этот лес тебе не нужен, а речку повернем?" – возмущался писатель Сергей Залыгин.
Это он о проекте поворота северных рек, против которого боролся всеми силами. Боролся и победил колоссальную государственную машину. Это он поднял общественность, ученых. Благодарность за риск и труд — спасенная земля и статуэтка. А в конце восьмидесятых — еще один тектонический сдвиг. И тоже благодаря Залыгину. Он настоял на публикации "Архипелага ГУЛаг".
"Залыгин потом говорил, что провозглашенная гласность именно с этой публикации стала настоящей свободой слова и смертью цензуры и Главлита", — поясняет литературный критик Сергей Костырко.
Залыгин, признанный при жизни классиком, остался по сей день недооцененным и недочитанным. Он реже будоражил, а чаще заставлял думать. Не бывает времени без потерь, говорил Залыгин. Мы должны ощущать эти потери. Он ощущал. И те, что уже случились, и те, что нам грозят.
