Хорошо тому, кто может себя считать "носителем традиционной культуры", ибо традиция примиряет с действительностью, отвечая на вопрос — "Кто все эти стрёмные люди и что я средь них делаю?" Раньше всяк знал: эти люди — мой народ, ибо мы имеем единую религию, единую обрядность и единые сказки Пушкина в подсознании. Или генетически общий танец, как у Наташи Ростовой, или хотя бы общая Барбара Брыльска за новогодним столом. А ныне какая пошла молодёжь: и Брыльску в грош не ставят, что уж о прочем… Русский, знающий, что такое правильный русский танец так же редок, как кубинец, не умеющий плясать румбу. Есть о чём задуматься и есть что возрождать.
Так вот: в первую неделю апреля в Москве впервые состоится слет-симпозиум заокеанских специалистов по традиционной танцевальной культуре под названием "Время румбы". Мероприятие может стать весьма поучительным не только для специалистов, но и для широкого круга интересующихся проблемами здравого консерватизма. Ибо кубинское танцевальное искусство – не просто досуг и не просто стихия, но хранилище информации о древних верованиях и мифах. Во всяком случае, кубинский коллега Рафаэль Рикардо Гутиерез Пулидо, знакомство с которым подвигло меня обратиться к этой экзотической теме, работает именно в русле традиционного, в том числе ритуального танца.
Более того, он один из самых известных мастеров жанра у себя на родине, является официальным исполнителем роли воинственного духа Огун в дни специальных праздников — так же, как артист Назаров является московским воплощением Деда Мороза. И одновременно, Рафаэль известен как бабалао, волшебный целитель и доверенное лицо духов-ориш, посредников меж Творцом и людьми. Дело знает: многочисленные золотые медальоны на шее – не просто амулеты, это подарки излечившихся пациентов.
Рафаэль приезжает в Москву в третий раз, и я неоднократно был его гидом, но при этом гораздо интереснее было самому наблюдать реакцию и слушать отзывы, поскольку известно, что впечатления иноземцев являются не только важнейшим историческим материалом. Они и теперь крайне важны для нас – как свежий, сторонний взгляд, пускай даже не втыкающегося в местные реалии очевидца. В последние годы мы регулярно имели возможность знакомиться с мнениями заморских политологов, социологов, урбанистов и так далее. Но поговорить о Москве с настоящим Карибским волшебником – это, знаете ли, довольно редкий экспириенс.
Рафаэль, мой ровесник, прибыл в Москву в компании своих учеников – это такие юные афрокубинские боги, огромные, прекрасные, фантастически ловкие. Сделать в танце сальто через голову, на лету ухватив зубами стоящую на полу бутылку – это запросто. За неимением кока-колы, разбавляют Havana club красным вином, практически не замечая разницы. Я в присутствии таких героев начинаю чувствовать себя никчемным хвощом и теряю дар речи. Но героям меня представили как человека уникальной краеведческой специализации и ряда тайных пороков, и они с тех пор не обращались ко мне иначе как Профессор. Контакт состоялся.
Приходим мы в Кремль. Кубинцы (все, кроме одного) бегут фотографироваться на фоне дома, в котором живет настоящий президент России, приезжие из российских регионов бегут фотографироваться на фоне настоящих кубинцев. При входе в Успенский собор мои гости вежливо убирают в карманы большие сигары – они постоянно держат их в зубах, но редко прикуривают. Кепки тоже снимают. Все, кроме одного. То есть он тоже снял, но под кепкой оказалась вторая такая же. "Извини, — говорит, — брат, но это всё, что я могу сделать". Выяснилось, что обет, данный строгим карибским богам, запрещает ему месяц снимать шляпу и фотографироваться на фоне достопримечательностей, а для кубинского туриста это действительно героическая аскеза.
Я, конечно, не стал лезть со своим монастырем в чужой устав и проникся религиозной твердостью этих добрых язычников. Позже, когда мы с Рафаэлем вошли в Казанский собор, он широко перекрестился латинянским обычаем, скоро огляделся вокруг и, определив главную икону, стал крайне почтительно говорить с ней на испанском языке. Я вспомнил, что крайне редко видел своих соотечественников, крестящимися при входе в католические храмы – они ведь чужие, даром что христианские. Но добрый карибский волшебник почитает бога в любом его обличии и во всяком его доме.
Впрочем, долго задерживаться в церкви Рафаэль не стал. Что, говорю, разве не интересно? Он отвечает: "Всё здорово, но мне нельзя находиться в помещении, где пребывает мертвая материя. Такое у нас, волшебников, правило: нельзя посещать игорные дома и кладбища, от этого убывает целебная сила. Поскольку любой христианский храм с захоронениями или мощевиками немножечко кладбище, и я это чувствую, то захожу лишь для того, чтобы высказать почтение Святой Деве".
Впрочем, для того, чтобы оказать почтение высшим силам, правоверному кубинцу не надо вообще никуда заходить. Когда мы шли Подколокольным переулком, Рафаэль увидел лежащие поперек дороги провода, протянутые ремонтной бригадой, и попросил провести его другой улицей. Потому что и в них пребывает сила Огуна, а через неё не стоит переступать ногами. То же касается трамвайных рельс. Но более всего он удивил меня, когда, выйдя на берег Москвы-реки, вдруг неожиданно оставил нас, подошел к воде, и начал с ней разговаривать. Потому что в каждой из пресных рек, хоть в Африке, хоть в Подмосковье, живет прекрасная Очун, богиня любви и красоты – как я мог не замечать этого прежде.
Ведь сколь ни странно, городской фольклор не населил Москву-реку никакими звонкими легендами. Мы ничего не знаем о москворецких водяных, русалках, о брошенных на её дно алмазах либо знаменитых утопленниках. Причем несомненно, что жившие здесь тысячу лет назад языческие вятичи знали о реке гораздо более нашего. Ученым известны их праздники-русалии, их ритуальные водные процедуры (возможно, запечатленные в сказке о Царевне-лягушке – то самое спрятанное в рукаве озеро). А потом всё забылось. Но недаром заклинал Валерий Леонтьев: "Так расскажите реки, какими были вы", мудрый Рафаэль Пулидо, который ничего про нашу реку не знает, но много чего чувствует, сразу угадал, что в воде кто-то есть, и поведал об этом нам, невнимательным московитам.
И теперь, дорогой читатель, ты запросто можешь подойти хоть к Москве, хоть к Яузе, улыбнуться тому, кто в них сидит, и верить, что он улыбается тебе в ответ. И тогда наверняка вдруг запляшут облака, и мы сможем поддержать их ликование, кто-то — огнеподобной кубинской румбой, а кто-то — позабытым московским народным танцем — "Ай ты сукин сын, мужик камаринской!"
