За две недели в Москве покончили с собой восемь больных раком. Восемь человек за две недели – это меньше одного в день. Восемь из 12 миллионов официально проживающих в столице – песчинка в море — совсем незаметны. Если бы кто-то в правоохранительных органах не взял на себя труд подсчитать, свести в один список эти смерти, произошедшие в разных районах столицы, мы никогда не узнали бы о них.
Равно как и о том, что все эти люди погибли, устав противостоять болезни: некоторые оставили предсмертные записки, откровенно называя причину ухода. Именно эта деталь говорит куда больше, чем число, сам факт суицида или насколько чудовищные варианты исхода выбрали онкобольные.
Конечно, объяснить цепь смертей можно разными причинами. Некоторые даже описаны в специальной литературе. Например, в своей книге "Переломный момент. Как незначительные изменения приводят к глобальным переменам" канадский журналист и социолог Малкольм Гладуэлл исследовал то, что он сам обозначил как "эпидемия самоубийств". Вспомнив психоонкологию, вице-мэр Москвы по социальным вопросам Леонид Печатников уже нашел свое истолкование событий: "То, что всплеск самоубийств происходит на фоне ранней бурной весны, не удивительно. Люди не хотят мучить себя и окружающих — это их вариант эвтаназии".
Кажется, Печатникову и уж, тем более, Гладуэллу, трудно себе представить, что повод может быть иным: "устать" от онкологии можно потому, что онкологические больные испытывают огромные проблемы с обезболиванием. Если забыть, что в России по-прежнему нет закона о детской паллиативной медицине, облегчающей страдания безнадежных маленьких больных, и сосредоточиться только на взрослых, придется признать, что для них облегчение страданий сопряжено с огромными трудностями для родственников, проходящих адовы круги законного формализма. Причем, зачастую, необходимого результата они все равно не достигают.
В прошлом году Минздрав честно попробовал исправить ситуацию (летом был подписан приказ №1175н, позволяющий обойтись без многочисленных подписей и согласований при выписке рецептов), но при его подписании никак не учитывалось, что наряду с федеральными приказами в каждой области и республике действуют старые, региональные. Они-то и дают полные основания для усталости, несовместимой с жизнью.
Первым громко и внятно "устал" человек, не попавший в список "восьмерых". 10 февраля выстрелил себе в голову из наградного пистолета контр-адмирал в отставке Вячеслав Апанасенко, у которого была терминальная стадия рака поджелудочной. Такое решение Апанасенко принял в знак протеста против бюрократических проволочек с получением обезболивающих в Москве. Если конкретнее, родственники не могли получить в поликлинике морфин из-за нехватки одной подписи.
Спустя месяц, 12 марта полковник МВД в отставке выпрыгнул с седьмого этажа жилого дома (возможно, его уход обратил на себя внимание бывших сослуживцев?). Через три дня пенсионер застрелился из охотничьего ружья, 16 марта у себя дома повесилась женщина. Еще один, и еще… И это лишь в Москве, и только известные статистике случаи. Статистики онкосамоубийств по стране за месяц, за год не существует.
Зато известно, что в России сегодня в обезболивании наркотическими анальгетиками нуждаются 433 тысяч человек, из них половине требуются морфин и фентанил. Согласно рекомендациям ВОЗ, онкобольные должны получать эти препараты в неинъекционных формах, то есть в виде таблеток и пластырей. Их нет. И практически невозможно получить даже признанные не слишком действенными наркотические анальгетики Трамадол, Промедол или морфин в ампулах. Последний, чтобы понимать ситуацию, надо колоть больному каждые четыре часа – каждый раз это дополнительные страдания.
Буду честной, я рада, что моя бабушка умерла от рака желудка 30 лет назад. Конечно, тогда ей всего-то выписали те самые Промедол и морфин в ампулах: мы 6 раз в сутки вызывали "скорую", которая безропотно приезжала делать укол, причинявший те самые дополнительные страдания. Но, по крайней мере, с получением этих препаратов никаких проблем не возникло. За три десятка лет, во время которых мировая медицина шагнула вперед, мы подошли к составлению списков тех, кто готов жить, умирая. Они нашли собственное лекарство. Действует безотказно, но принимать его очень страшно.
