Пресс-секретарь российского президента Дмитрий Песков подтвердил, общаясь недавно с журналистами, что решение о присоединении Крыма Владимир Путин принимал единолично. Он сам был и автором речи 18 марта, которую даже оппоненты оценили как, вероятно, самую сильную за все время президентства.
Глава государства вступил в новый этап. Рубеж не в том, что после длительного стратегического отступления Россия начала диктовать повестку дня державам, объективно более мощным, чем она сама. Качественное отличие – закончился период, когда страна приходила в себя после коллапса 1991 года, восстанавливала потенциал. Путин переходит в фазу созидания, как он его понимает.
Прошлый 2013 год был успешным для российской внешней политики на Ближнем Востоке, постсоветском пространстве, во время председательства в Большой двадцатке. Но тогда же у многих комментаторов сложилось впечатление, что Москва объективно достигла потолка. Дальше прыгать некуда, пора заняться капитализацией приобретенного статуса.
Однако Владимир Путин, очевидно, пришел к другому выводу. Этот самый "потолок" он считает не естественным пределом, а досадной преградой, которую нужно преодолеть, чтобы выйти на следующий уровень. И решительно пробить, невзирая на издержки.
Ведущие мировые издания пестрят однотипными заголовками – "Мир Путина", "Мозг Путина", "Большая игра Путина". Создаваемый образ обретает почти мистический характер. Почему?
Умудренный опытом Генри Киссинджер написал в The Washington Post, что демонизация Путина на Западе – это не политика, а алиби за отсутствие таковой. Владимир Путин ставит западных лидеров в тупик, потому что начал перехватывать инициативу, наполнять собственным содержанием формы, которые прежде предлагались России, но с противоположной начинкой. И именно его фигура наглядно демонстрирует, что глобальная политическая модель, итог победы Запада в "холодной войне", не просто буксует, но может быть повернута и против победителей.
Превентивные силовые акции, гуманитарные интервенции, прямое вмешательство в дела других стран во имя поддержки борьбы граждан за свои права, отказ от принципа незыблемости границ как догмы — все это шаг за шагом вводилось в международную политическую практику с начала 1990-х годов, но по умолчанию предполагалось, что пользоваться этим инструментарием имеет право лишь ограниченный круг государств. Те, кто, по популярному американскому выражению, находятся "на правильной стороне истории".
Сильные чувства по отношению к Путину, как отрицательные (на Западе), так и положительные (в остальном мире), связаны с тем, что он ставит под сомнение глобальную иерархию. Как ни странно, российский руководитель, которого "демократом чистой воды" считает разве что Герхард Шрёдер, отстаивает принцип расширения демократии в мире. Демократии не как определенной общественно-политической модели в отдельных странах, а как принципа взаимоотношений между державами. То, что дозволено одним, нельзя запретить другим.
Мировое устройство не может быть основано на представлении одной группы стран о том, как должно быть, а как нет. Правила действуют только тогда, когда они согласованы со всеми, а не навязаны кем-то, пусть даже и с искренней верой в их справедливость.
Вообще, президент России напомнил о том, что в большой политике существуют причинно-следственные связи. Действие неизбежно рождает противодействие. И из любого решения вытекает логическое продолжение, которое нельзя отменить только потому, что сильная сторона полагает его неправильным.
Владимир Путин вернул свою страну в высшую лигу мировой политики. Сам он, без сомнения, закрепился на глобальном Олимпе, пробив "потолок", который, как все ожидали, его остановит. Но, оказавшись "этажом выше", президент сталкивается с новой задачей. Его личное реноме в международном рейтинге как лидера выше, чем место, отводимое России как стране. Она, как уверены очень многие, тянется вверх на пределе своих возможностей. А Украина – чуть ли не лебединая песня перед необратимым упадком. Теперь Путину предстоит доказать, что это не так.
