"Але!". В трубке испуганно молчали, и я догадывалась, почему, но ничего не могла изменить. Честное слово, сама ненавижу звук своего голоса. На самом деле он приятный, меня даже на радио постоянно приглашают поговорить: тельце пожилое (что сегодня жесткий неформат) не видно, а голос журчит, очаровывая своими бархатными, доверительными нотками. А потому рейтинги у этих передач всегда высокие — завораживаю, говорят, слушателя. Но это уже потом, когда "разойдусь" после сна, а первому услышавшему меня не везет: хрипы, побулькивания, постанывания вырываются вместе с нечленораздельными гласными и согласными, которые невозможно сложить в слова.
Второе "але", видимо, вышло приличнее. В трубке отважились: "Это храм? Можно батюшку?". Не проснувшийся мозг начал вскипать: "Вы ошиблись". Чтобы не убить слету, яростно на ощупь тыкала в кнопки, пока не нашла отбой. Повернулась на тот бок, что видно окно. Темно. Значит, часа четыре утра — самое отвратительное время: если проснуться, уже не заснуть часов до семи, а то и восьми. Проверено. Значит, снова на работу в полуобморочном состоянии приду. Потащилась на кухню — еще подрагивая от бессильной злости — храм им, батюшку им! Ну где я его возьму, да еще в 4 утра. Ладно бы позже, я пришла в приличное состояние и сообразила выспросить о проблеме, переадресовать кому из знакомых священников. Плюхнулась на стул. Руки-ноги в студень превратились — не готовы они к деятельности, по затылку сползает холодный мелкий пот, ноги ледяные. Батюшку!
Истории с храмом было с десяток лет. С тех пор, как нам поменяли телефон, отдав наш удобный номер жене "правильного" человека, несколько раз в год раздаются подобные звонки: то спросят, как покрестить, то отпеть, иногда зовут батюшку. Но разговор всегда начинается неизменным: "Алло. Храм?". Однажды я даже разговорилась со звонившим, он сказал, что звонит в церковь Успения Богородицы где-то на окраине Москвы. Попросила повторить номер, он совпадал с моим всего в паре цифр. Всего! Тем не менее, звонки продолжались. В самое непредсказуемое время года и суток в трубке неожиданно раздавалось: "Это храм?".
Включила телевизор, по экрану простреливали серые провода (или нити), означающие, что он ничего не станет показывать в такое время. Открыла ноут — хотя бы новости посмотрю, погоду на сегодня. Кажется, двадцать восьмое августа? Что-то молнией разорвалось в голове и исчезло, не успела ухватить. Явно не про погоду. Может, про август — вечно непростой месяц. Не про то.
Вдруг поймала обрывок, и — выдернула из небытия кусочек, вытянула другой. Вспомнила. Я была совсем маленькой, лето мы проводили в Дмитрове. В доме, где жили бабушка и дедушка — папины родители (дедушку после плена разжаловали из партии и из летчиков и отправили рабочим на завод в маленьком подмосковном городке). Я намного старше остальных детей, но с участка меня никуда не отпускали: помогай, либо читай, либо... снова читай. Выбор книг был невелик, так что за лето я практически наизусть выучила "Витязя в тигровой шкуре" и поняла, что терпеть не могу Лермонтова. Особенно "Героя нашего времени".
В тот день все началось с моих приставаний к папе: давай полезем на чердак. Не то, чтобы в 6-7 лет я была большой любительницей лазить по чердакам. Тем более, что внутренней лестницы в доме не было, только приставная к дому. Но отчего-то ужасно хотелось взобраться в маленькое окошко, закрытое на щеколду, пусть и по этой шаткой, неустойчивой конструкции. Папа отнекивался, но мой не склонный к излишней гибкости характер давал себя знать уже тогда, и ему проще было согласиться. Мы залезли. И... я ничего не помню — ни пыли, ни балок, ни вещей полусгнивших. Ни даже того, как я обнаружила икону (позже папа утверждал, что он помнил, что там лежит икона — но я-то не знала и знать не могла). Помню только, что когда мы спустились, мы разглядели ее: по бокам какие-то люди плачут, в центре лежит женщина – руки сложены на груди. А над ней сияющий человек с маленьким ребеночком в белой пеленке на руках. Папа объяснил, что это икона Успения Богородицы, люди – апостолы, женщина – Богородица. Все думали, что умерла, а она уснула. И к ней пришел сам Христос, чтобы принять душу – чистую как новорожденный младенец. Потом папа посмотрел на висящий на стенке патриархийный календарь: я требовала, чтобы мы поднялись, нашла икону 28 августа. На праздник Успения Пресвятой Богородицы.
Сижу-вспоминаю, что было дальше, чем кончилось "приключение". Да ничем. Явно уж никакого особенного пути эта находка не означала, судя по тому, как складывалась моя жизнь. Стоит икона на полочке среди остальных. И все. Мне бы спать попробовать уговорить организм. Легла. Но где-то внутри шебуршалось тревожное, а я ему не мешала, привычно зная, что пока внутренний монолог не утихнет сам, не будет покоя. С внутренним монологом особо не поспоришь.
Перевернулась, еще раз — не выходит ничего. Тем более, что я стала задыхаться от тошноты в душном автобусе, в котором мы ехали из Новгорода в Пюхтицы. О том, что едем в монастырь, говорить было нельзя, хотя всем эстонцам, сидящим в "Икарусе", было понятно, куда едет бородатый дядька с девочкой-подростком. Чего они не знали, что папа задумал перед поступлением в институт повезти меня в путешествие. Поездом проехали Печоры, Псков, Новгород. А дальше автобус, в котором меня с детства укачивало. Чтобы побороть головную боль, тяжелые спазмы в горле, стараюсь заснуть. И в полусне увидела икону Божией Матери, которая мне что-то наказывала сделать. Только я собралась уточнить, как мужской рукой меня вытащило из сна: "Мы выходим. Приехали". Объяснить, что надо остаться там, подождать — ведь я так и не узнала, чего ждала от меня Богородица, держащая на руках Младенца, не было никакой возможности. На выходе из автобуса меня, конечно, вырвало. Со временем забылось все — автобус, морочная дорога и икона. И то, что Она чего-то ждала от меня.
Сон по-прежнему не шел, я легла на спину, приготовилась ждать. И тут отчего-то вспомнила приятеля. Я все хотела, чтобы он пошел со мной в церковь, а он отказывался, говорил, что не верит в Бога. Что поверит, когда тот ему пришлет доказательство своего существования. "А когда у тебя машину украли, и полиция сказала, что случай безнадежный, а через неделю ее нашли на соседней улице — воры приехали за водкой. Они даже не помнили, где угоняли, вернулись можно сказать, на место преступления". "Так это совпадение, что взять с дураков-алкашей". "Вспомни, как ты переживал, что отцу поставили диагноз страшный. Как ты плакал, говорил, что все сделаешь, лишь бы он выздоровел. И в церковь придешь — свечку поставишь. А потом оказалось, что они перепутали анализы пациентов". "А зачем идти, раз он оказался здоров? Не совсем здоров, но онкология не подтвердилась".
Сменила бок, злясь на него, но куда больше на себя. Друг-то не знал, да и незачем ему, но я последнее время совершенно "не успеваю" пойти в храм — у меня много работы, домашних дел. И к воскресенью я так устаю, что мне бы отдохнуть, отоспаться. А сколько раз вместо молитвы, разговора с Отцом, я, ложась в кровать вспоминалы шутливое краткое келейное правило: "Господи, помилуй 40 раз. И один большой поклон на спину". Его и выполняла. Выходит я сознательно регулярно лишаю себя возможность встречи с Христом. И вот теперь еще это "але, это храм?", значит усталости будет на порядок больше к воскресению. Я подскочила на кровати.
Как же я не поняла главного! Не ошиблись. Мне звонил Христос. Напоминал. Проверял: "Добрый день. Как дела? Как храм мой, внутри тебя, который планировался тобой и мной с твоего детства? Построен уже? Светел? Благоухает?". А неуверенным голос Его был не от моей утренней хрипоты, Он знал, что я ему отвечу: не туда, не вовремя.
Какой там построен — бюджет разворован, гастарбайтеры разбежались, а из того, что успели соорудить, получилась фазенда с намалеванным крестом на дверях. Да и тот уже краской пооблупился, еле видать. На первый взгляд дом богатый, а присмотрись — под позолотой видна шагреневая кожа, потрескавшаяся без должного ухода. Дом мой под самый потолок забит всяческими красивостями, коробками с обувью, шкафами с одеждой модельной, украшениями удивительной работы. Понятное дело, гаджетами новомодными. Где там Ему место найти, разве что на полочке небольшой. Извини, большего не рассчитано, не отмеряно.
За окном посветлело — еще чуток полежу и вставать на работу. А там, вероятно, все снова забудется до следующего звонка. Хотя – я глянула на экран телефона — почему на работу, сегодня же воскресенье, 28 августа. Праздник Успения Пресвятой Богородицы.
