Этой ночью среди театралов наблюдалось престранное движение, почти метание: давали "Гамлета". Давали, правда, в Лондоне. Но культурный бомонд России, Австралии и Японии приобщился: постановку театра "Барбикан" транслировали не только в Европу, но и в эти страны. Несколько кинотеатров взяли на себя смелость устроить ночные показы спектакля. В столице Британии "Гамлета" давали вовремя – в 19.00. При пересчете на часовые пояса означало определенное неудобство для мирового поклонника Шекспира, лондонского театра и – безусловно – любимца миллионов, актера Бенедикта Камбербэтча, которому и досталась роль датского принца. Но никто не жаловался: не такое готовы, чтобы почувствовать себя причастными.
Сюжетец комедии – таким жанром изволил обозначить страдания Гамлета сочинитель (подразумевая тот же смысл, что закладывал в назвение "Божественной комедии" Данте) – умещается в паре строк. Чтобы завладеть короной и королевой, датского короля убил родной брат. Преступление вызвало у наследного принца отчаянные эмоции, что привело к цепи трагических событий. Подробнее – в пьесе.
За постановку взялась Линдси Тернер, сторонящаяся славы, но признанная одним из лучших современных режиссеров. Ее спектакли по пьесам Лоры Уэйд "Пош" и Люси Кирквуд "Кимерика" с успехом шли в Вест-Энде. Видимо поэтому Тернер получила приглашение в знаменитый центр искусств Лондона – Барбикан, на подмостках которого можно увидеть театральные постановки Британского Национального театра, репертуар которого состоит из пьес Шекспира, греческих трагедий Эсхила, Еврипида и произведений современных авторов.
Российские организаторы трансляции расстарались – организовали показ в нескольких городах (всюду, где есть фанатские клубы Бенедикта Камбербэтча). Цена на билеты колебалась от 1000 рублей в регионах до 4500 в Москве. Первые залы были выкуплены за полчаса. Кинотеатры добавили второй зал, некоторые третий. К 21.00, равным семи часам британского времени, чинно сидели на своих местах. Кто с ведрами покорна, другие – в лучших театральных традициях – в вечерних нарядах.
Комедия началась со зрительской трагедии: звук плыл, картинка многажды прерывалась и бесконечно расслаивалась, настроиться на театр было непросто. Впрочем, поговаривают, что при дорогих, полноценных театральных билетах, искажений не было. Пошли титры (необходимые, чтобы насладиться голосами, но не портить впечатления для неуспевших прочесть Шекспира … Синтаксически ошибки показались ничтожествами, когда зрители узнала, что в Гамлете есть свои Сокольники – их при набивке текста перепутали с покойникам. А вместо преисподней кого-то отправили "в последнюю". Видимо, путь-дорогу. Титры то появлялись невпопад, то раньше времени. Или исчезали с такой скоростью, что сами себе удивлялись. Оставалось лишь положиться на память и следовать актерской игре.
Что касается самого главного – сущности постановки – она потрясла. Настолько, что некоторые ушли, не дождавшись антракта. Нет, сегодняшнего зрителя нисколько не смущает скромность декораций, перемещение артистов в другой временной континуум путем переодевания в современную одежду. А постоянные отсылки к Дэвиду Боуи (к середине действия Гамлет переоделся в футболку с портретом Боуи, после чего в качестве музыкального сопровождения прозвучала пара его песен).
Первые вопросы появились, когда знаменитый монолог "Быть или не быть" очутился практически в самом начале постановки. Больше того, внезапно Гамлет оказывается на сцене один, и произносит его сам себе, а не перед смятенной Офелией, как это было задумано автором. Убрав всего лишь одного персонажа, лишив, тем самым, сцену контекста, режиссер сильно нивелировала ее смысловую нагрузку.
Но, пожалуй, самой откровенной насмешкой над Шекспиром стал монолог Гамлета перед портретом отца, когда принц просит мать опомниться:
"Взгляните, вот портрет, и вот другой,
Искусные подобия двух братьев.
Как несравненна прелесть этих черт;
Чело Зевеса; кудри Аполлона;
Взор, как у Марса, — властная гроза;
Осанкою — то сам гонец Меркурий
На небом лобызаемой скале;
Поистине такое сочетанье,
Где каждый бог вдавил свою печать,
Чтоб дать вселенной образ человека.
Он был ваш муж. Теперь смотрите дальше.
Вот ваш супруг, как ржавый колос, насмерть
Сразивший брата. Есть у вас глаза?
С такой горы пойти в таком болоте
Искать свой корм! О, есть у вас глаза?" (перевод М. Лозинский)
Между тем, тень отравленного короля уже появлялась на сцене: небольшого росточка, сильно помятый и шепелявый Карл Джонсон (он же сыграл Могильщика) являл полную противоположность статному, холеному новоиспеченному мужу Гертруды. Надо признать, портрет был писан художником-реалистом, не сообразившим приукрасить черты усопшего. О любви к этому усохшему и невнятному человеку принц пытается напомнить матери.
В остальном, труппа казалась сырой и настолько несыгранной, что вызывало неподдельное изумление, будто это российская сборная по футболу. Актеры бестолково суетились, бегали как-то боком, едва не натыкаясь друг на друга. А реплики регулярно подавались вглубь сцен, спиной к зрителю. На сцене разворачивался то ли капустник, то ли репетировал провинциальный театрик, на который пригласили артистов, привыкших работать в совершенно разных стилях.
Сиан Брук непрерывно примеряла на себя роль Офелии то с одной стороны, то с другой. Но так и не найдя согласия с героиней, фальшиво пропела куплеты и ушла топиться. И, надо признать, совершенно правильно поступила, зритель уже томился ее присутствием на сцене. Лаэрт (Кобна Холдбрук-Смит) в минуты сильных волнений сильно пучеглазил – выдавая тем самым максимум своих эмоций. После чего подавал реплики с мученической отвагой парнишки, которого против его воли родители записали в школьный театр.
Ко второму акту разыгралась королева-мать (Анастасия Хилл). Сменив, невообразимые наряды на домашний халат, а прическу в стиле "хала" на более скромную, Гертруда обрела формы очень неплохой актрисы. И сцену "разговор с сыном по душам" выдержала прекрасно.
И, безусловно, великолепен был Киран Хайндс в роли Клавдия. Но едва он оказывался на подмостках вместе с Камбербэтчем, казалось, что они работают в непересекающихся пространствах, каждый сам по себе. И все же, пока на подмостках находился Камбербэтч (регулярно отдувавшийся за всю команду), дело еще как-то продвигалось. Но едва он отлучался, происходила катастрофа.
Правда и кумир миллионов периодически переигрывал. А в сцене дуэли с Лаэртом был настолько нарочито неловок, что становилось уж совсем неловко за него. Лучше всех и на своем месте оказался Могильщик (напомним, он же Тень отца Гамлета). Казалось, его искренне забавляло происходящее. По крайней мере, он чувствовал себя совершенно свободно под музыку того же Боуи.
Возможно, Линдси Тернер следовало сделать совершенно новаторскую постановку, отдав все роли Бенедикту (а, возможно, Карлу Джонсону). Ажиотажа было бы еще больше. В конце концов, после выхода советского "Гамлета", друзья Иннокентия Смоктуновского не раз вспоминали, что Офелию он читал даже лучше, чем принца.
