30 октября Россия отметила День памяти политических репрессий. А 31-го по столичному адресу 1-й Самотечный переулок, дом 9, строение 1 начал работу новый Музей истории ГУЛАГа. Экспозиция сюда переехала с Петровки, где музей ГУЛАГа открылся в первый год президентства Путина.
Столице, безусловно, нужно место, где бы рассказывалось о трагедии миллионов репрессированных советских граждан. Причем большинство жертв было как раз в сталинские годы. Самыми жестокими были 1937-1938 годы, когда — это официальные данные — по политическим мотивам было арестовано более полутора миллионов человек и почти 700 тысяч расстреляны. Не дай Бог к этому вернуться. Прививка работает.
Он не сдержит слез, когда красные гвоздики лягут на холодный гранит монумента. Судьба Карнука Гарибяна — в изломах истории. Семью крымских армян в 1944-м отправили с полуострова на спецпоселение в Башкирию. Оттуда совсем еще мальчишку забрал в теплую Молдавию старший брат. За самовольный выезд — приговором особого совещания — отправили на 20 лет каторжных работ.
"За что, спрашивается?! Нас обвинили как врагов народа. Какие мы враги народа? Брат на фронте воюет. Отец — инвалид. Я — пацан", — вспоминает Карнук.
"За что?!" — писал Солженицын. — Вопрос, миллионы и миллионы раз повторенный еще до нас и никогда не получивший ответа". "Архипелаг ГУЛАГ" — памятник замученным и убитым, а гонорары от мировых изданий книги — помощь и поддержка выжившим в аду репрессий.
Фонд Солженицына. Стройные ряды карточек по алфавиту: где родился, где сидел, статья — всегда ходовая 58-я. Живая память народа — в письмах, которые фонд бережно хранит: как дали 8 лет лагерей за девять спасенных красноармейцев, которых Клавдия Кононова вывела из немецкого окружения. Как вычеркнуть такое из истории? Как не заметить кровоточащие раны?
Лагерного воздуха хлебнули миллионы. Единицы дожили до того дня, когда смогли об этом рассказать открыто.
Георгия Жженова взяли за случайное знакомство в поезде с американским дипломатом. Спустя много лет Жженов повторил свой путь — от ленинградской шпалерки до Норильлага — чтобы помнили страшные годы.
"Тот, кто забывает это, считает, что не надо трогать, тот не любит страну", — считает Владимир Лукин, экс-уполномоченный по правам человека в РФ.
Музей истории ГУЛАГа мало просто осмотреть — его нужно почувствовать кожей, съежиться от смертного скрипа тюремного засова, оцепенеть, вглядываясь в имена — белым по черному — сталинские расстрельные списки, жизни, в секунду перечеркнутые короткой резолюцией — "за".
7 квадратных метров- точный размер камеры в Крестах. Холод и ужас пространства неволи, ограниченного железными дверьми. Их свозили из тюрем всей страны, где только за годы большого террора было полтора миллиона арестованных и 700 тысяч приговоренных к расстрелу.
Иные спецтройки в день выносили по тысяче смертных приговоров без обвинительных материалов. Карты — 500 лагерей. Контуры ГУЛАГа и есть границы СССР.
Кадры хроники — показательные процессы. И это — исторический факт. 4 миллиона доносов. Крупным планом лица тех, с чьего молчаливого согласия вертелось это кровавое красное колесо.
Уже послевоенный план типового лагеря — лаборатории в институтах занимались такими архитектурно-ландшафтными изысканиями. Ряд бараков на 220 мест, а между ними предусмотрен газон, за двойной колючей проволокой — штрафной изолятор и 10 вышек по периметру.
Письма детям из лагеря — на тряпочке: "Я здорова и бодра, несмотря на проведенный год". Рядом — куклы и машинки, которые заключенные мастерили для рожденных на зоне детей. Самодельные кружки и ложки. И даже чайник из консервных банок.
"Александр Исаевич после лагеря очень много лет сохранял обычай — один раз в году садился на кипяток и 200-граммовую пайку, чтобы напоминать себе, как было в лагере", — рассказала Наталия Солженицына, президент Русского общественного фонда Александра Солженицына.
Словарь-лилипут и пенсне в футляре — это о том, как не теряли человеческое лицо. И маски, которые спасали от пятидесятиградусного мороза на стройке. Дороги смерти Салехард — Игарка. Пуля из расстрельной ямы. Проволока с ноги покойного.
О расстрелянных без суда и следствия, о похороненных без креста и надгробия в День памяти жертв политических репрессий молятся по всей стране. На ЛевашОвской пустоши в Петербурге поминальные свечи горят прямо на земле, а на деревьях — крохотные таблички, где один на всех год смерти — 1937-й.
С портретами в руках родных поминают в Норильске. Норильлаг был одним из самых мощных в системе и крупнейшим в Сибири.
В Костроме открывают мемориальный камень в память о 16 тысячах жителей города, получивших клеймо "враг народа".
В Магадане цветы приносят к монументу "Маска скорби", возведенному на месте так называемой "Транзитки". Отсюда заключенные начинали свой путь к лагерям.
На Бутовском полигоне в Москве захоронены больше 20 тысяч человек из расстрельного списка НКВД — там из года в года зачитывают все их имена.
А скоро в Москве, на пересечении Садового кольца и проспекта Сахарова, будет установлен монумент жертвам репрессий. На памятнике на всех языках мира будет выбито два только слова — "никогда больше".
