Три жизни Андрея Дмитриевича Сахарова. Реплика Николая Сванидзе


Валентин Кузьмин и Валентина Соболева/ТАСС

95 лет Андрею Дмитриевичу Сахарову. Одна из самых крупных фигур российского, богатого яркими персонажами XX века. Предмет безоговорочной нашей национальной гордости.

95 лет Андрею Дмитриевичу Сахарову. Одна из самых крупных фигур российского, богатого яркими персонажами XX века. Предмет безоговорочной нашей национальной гордости. Гражданин, мыслитель. Прежде всего — человек. С ординарной и совершенно не брутальной внешностью. Сутуловатый, в сильных очках, интеллигент с тихим, срывающимся голосом, неуверенной, ломаной походкой. Этакий профессор Плейшнер. Но только Плейшнер несгибаемого мужества, огромной внутренней силы. Внешность обманчива!

У Сахарова было словно две жизни. И обе – славные, хотя очень разные.

В первой – он академик в 32 года, отец советской водородной бомбы, трижды Герой социалистического труда, совсем не интересующейся политикой, полностью лояльный власти и обласканный ею. Идеал советского ученого.

Во второй – политический борец, бунтарь, лидер и икона диссидентского движения, лауреат Нобелевской премии мира, ссыльный, один из самых популярных и цитируемых в мире политиков, хотя и не политик в привычном смысле.

Была еще и третья жизнь, но очень короткая, когда на пике горбачевской перестройки Сахаров получил возможность вернуться в Москву и стал депутатом Верховного Совета СССР.

Я помню, как все, словно завороженные смотрели и слушали трансляции заседаний Съезда народных депутатов. Там была жизнь, открыто, прямым текстом назывались проблемы страны, что ранее было немыслимо, невозможно. Десятилетиями царил мертвящий, лживый официоз, и тут самая адреналиновая, острая правда. И одно из сильнейших впечатлений – выступление Сахарова. Он говорил, своим негромким, слабым голосом, не обращая внимания на беснующийся зал. Горбачев, который вел заседание, прерывал его, требовал, чтобы Сахаров ушел с трибуны, а старый академик отвечал генсеку: "У меня мандат не от Вас, а более высокий – от народа". Ему свистели, захлопывали. А он продолжал говорить.

В своей первой жизни Сахаров очень много сделал для обороноспособности Родины. Он писал потом: "Мы видели себя в центре огромного дела. Несомненно, что очень высокий уровень зарплаты, правительственные награды…. Привилегии почетного положения тоже были существенным поддерживающим элементом". Позже академик Сахаров отказался от всего, от очень многого, что имел, и выбрал тернистый тяжелый путь, на котором в родной стране его со всей очевидностью не ждали ни почет и привилегии, ни понимание, ни благодарность. Для того, чтобы сделать этот выбор, ему понадобилось пересмотреть, заново сформировать свои взгляды на советскую действительность и историю.

В день объявления о смерти Сталина Сахаров скажет жене в письме: "Я под впечатлением смерти великого человека. Думаю о его человечности". Позже он напишет: "Очень скоро я стал вспоминать эти слова с краской на щеках. Ведь я уже знал об арестах безвинных, пытках, голоде. Но где-то в подсознании была внушенная пропагандой мысль, что жестокости неизбежны при больших исторических событиях. И главное. Потому что я многого достиг, я невольно создавал иллюзорный мир себе в оправдание".

Сахаров со временем избавился от этих иллюзий. В канун XXIII съезда партии в феврале 1966 года он подписал письмо деятелей интеллигенции Брежневу против реабилитации Сталина, которая в это время была популярна на самых разных уровнях.

Сахаров – не единственный академик, и не единственный атомщик из подписавших то знаменитое письмо. Среди статусных ученых, особенно физиков, много было людей с вполне либеральными взглядами, и внутренне независимых. Но при этом они оставались в рамках и не уходили в опасное диссидентство. Им было что терять. И это не только положение, деньги, привычный, очень высокий по советским меркам жизненный стандарт. Но и любимая профессия, работа, которой они были преданы, которая составляла смысл их жизни. И Сахаров в тот момент еще не выбился из допустимых системой рамок поведения. Это произошло позже, в том же 1966 году, 5 декабря в День Советской Конституции.

Сахаров откликнулся на письмо, приглашавшее прийти к памятнику Пушкину и поучаствовать в молчаливой демонстрации в защиту политзеков.

В письме предлагалось прийти за пять-десять минут до 6-ти часов вечера, а ровно в 6 снять шапку в знак уважения к Конституции и постоять молча одну минуту. И все. Сахаров доехал на такси до площади Пушкина, увидел несколько десятков незнакомых ему людей. В 6 часов половина из них сняли шапки. И он снял. Потом он понял, что та половина, которая осталась в шапках, были сотрудники КГБ.

Этот свой поступок академик поначалу и сам не воспринял всерьез. Но именно он стал поворотным. Уже в следующем году Сахаров звонит по кремлевской вертушке с суперзакрытого, секретного объекта председателю КГБ Андропову и просит за сидящего в мордовском лагере писателя Юлия Даниэля. Андропов пытается образумить трижды Героя социалистического труда через его ведомственного начальника, министра Средмаша Славского, через начальника на объекте, академика Харитона. Но Сахаров уже сделал свой жизненный выбор. Он становится правозащитником, политическим философом и общественным деятелем, миротворцем. Крупнейшим деятелем мирового калибра в силу своей колоссальной уже известности, а, главное масштаба личности. Становится национальной и мировой мегазвездой. Он был отстранен от секретных разработок, но даже, когда он был в ссылке в Горьком, под фактическим домашним арестом, когда власти контролировали каждый его шаг, когда его считали и объявляли врагом режима, врагом народа номер 1 наряду с изгнанным из страны Солженицыным, когда его, объявившего голодовку, уже старика, подвергали насильственному кормлению, когда его корежила, ломала всей своей ржавой железной тяжестью государственная машина – даже тогда бывало, что государству требовались его гениальные мозги, и к нему обращались за профессиональным советом, как к аналитику, как к теоретическому физику высочайшего уровня, Сахаров советы давал, и эту информацию никогда не сливал западным корреспондентам.

В 1968 году Сахаров еще в своем коттедже на объекте в Арзамасе 11 пишет работу под названием "Размышление о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе". В ней тогда 47-летний академик описывает опасности термоядерной войны, предлагает механизм сближения СССР и Запада. Он утверждает, что человечеству необходима интеллектуальная свобода – свобода получения и обсуждения информации независимо от государственных границ, свобода убеждений. Сахаров пишет: «Подавление интеллектуальной свободы – это путь к созданию полицейских, диктаторских режимов. Таких, как режим Сталина, Гитлера, Мао Цзедуна». Он ставит на одну доску Сталина и Гитлера и предупреждает о реальности неосталинизма, характеризуя его как опасное для народа выражение интересов бюрократической элиты.

Андрей Дмитриевич Сахаров никогда не клялся в любви к Родине. Но он, разумеется, был патриотом в действительном смысле этого слова, Защитником Отечества. Во многом похожий на Сахарова по масштабу личности и, по группе крови, что ли, тоже прославленный академик, только филолог, и тоже человек ума и чести Дмитрий Сергеевич Лихачев говорил, что его любовь к России никогда не была пафосной, это была такая любовь-жалость. Думаю, что у Сахарова, также совершенно чуждого пафосу, жалости к России не было. Мне кажется, что скорее это было отношение очень честного и очень доброго врача, который, что бы ни происходило должен лечить, спасать людей. Бескорыстно, всегда и в любых условиях. Чего бы это ему ни стоило.