На этой неделе стало известно, что заключенной, находящейся в новосибирском СИЗО № 1, не дают видеться с новорожденным сыном. И это не единственный случай. Около семисот детей в данный момент находятся в Домах малютки или детских домах при живых, любящих, не отказавшихся от них родителях. Около семисот — только сегодня, а за год не меньше тысячи. Тысяча каждый год. Лишенными родительской любви, ласки, заботы они оказались потому, что матери несут наказание за преступления в исправительных учреждениях.
Пояснительная записка
В России совершившие преступление женщины оказываются сначала в следственном изоляторе, а после вынесения приговора в колонии-поселении или исправительной колонии. С конца 2003 года "слабому полу" по закону полагаются некоторые привилегии (по сравнению с мужчинами). Такие, как отмена колонии строгого режима. Смертная казнь и пожизненное заключение в отношении женщин не применялись никогда. По крайней мере, в новейшей истории России.
Иногда, отбывая наказание, женщина рожает ребенка. Делает она это по разным причинам. Потому что уже была в положении, совершая преступление, или в надежде на снисхождение, что ребенок станет смягчающим обстоятельством ее приговора. Рожает, не задумываясь, порой и не подозревая. что будет дальше с ней — с матерью. И с ее ребенком.
Признаюсь, я тоже не часто задумывалась о жизни матерей и детей в заключении. Пока в колонии не стали ездить Петр и Татьяна Свешниковы. Мои брат и сестра возили пожертвованные друзьями памперсы, детское питание, одежду. Однажды мы собирали "всем миром" на общую мечту заключенных — купель: появлявшихся на этот мир детей не в чем было крестить, а доход и священника, и его местной паствы был настолько мизерным, что о столь глобальной покупке и речи не шло. Кроме материальной помощи, брат и его друзья помогали мамочкам с детьми по окончании срока добраться до места жительства, искали им работу. Первое время эти женщины пытались стать "как все", потом исчезали. Иногда вместе с детьми, но чаще оставляя их родне. Уезжали, обещая забрать "как устроятся", но было понятно — оставляют навсегда.
Этим летом директор фонда "Подари жизнь" Екатерина Чистякова побывала на совещании по положению беременных и матерей с детьми в местах лишения свободы. Когда я стала выспрашивать подробности, отослала поговорить с руководителем программ Московского офиса "Международная тюремная реформа" Аллой Покрас. Мы встретились, и Алле Яковлевне удалось меня поразить с первых мгновений. Оказывается, родившая в лагере женщина не имеет права жить со своим ребенком.
Вернее, не так. Некоторое право она имеет, но не безусловное; в уголовно-исполнительном кодексе сказано: "осужденные женщины могут помещать в Дома ребенка исправительных учреждений своих детей в возрасте до трех лет, общаться с ними в свободное от работы время без ограничения. Им может быть разрешено совместное проживание с детьми". И в некоторых Домах ребенка такое совместное проживание есть. Но не везде и не для всех.
Большую часть этих семей практически сразу разлучают, и новорожденных отправляют в Дом ребенка. Это "в следственном изоляторе женщина с ребенком вместе, а в колонии дети живут в Доме ребенка. Он находится на территории колонии, но за забором".
Семья раздельная
Первое, что испытываешь, узнав это, — ужас. Впрочем, довольно быстро я вспомнила, как в середине августа прочла, что заключенной, находящейся в новосибирском СИЗО № 1, не дают видеться с новорожденным сыном. Об их совместном проживании говорить еще сложнее. Даже пресс-конференцию созвали, на которой начальник медико-санитарной части № 54 ФСИН Максим Дубин высказал свою позицию вполне определенно: "Чисто по человечески я считаю, что нет такой великой необходимости содержать ребенка в пенитенциарном учреждении". То есть "чисто по человечески" ребенку быть с матерью необходимости нет.
Вместо того, чтобы ужасаться, я решила разобраться:
- Алла Яковлевна, вы сказали, что в колонии мамы и дети живут раздельно, а в следственном изоляторе вместе.
Мне и правда неясно, а понять хочется, тем более, что рядом человек, готовый рассказывать. Оказывается, разница есть
- В следственном изоляторе у них другой статус. Женщины (или мужчины) еще не осуждены, они в статусе подозреваемых, обвиняемых либо подсудимых. Кроме того, там нет Дома ребенка, есть отдельная комната, где мамы и дети живут вместе, и в течение дня они из комнаты никуда не выходят, только на прогулку в специальном дворике, где гуляют только мамы и дети. А, отбывая наказание в колонии, она должна выполнять распорядок дня, работать. И, хотя ребенок живет отдельно, к ней нельзя применять штрафной изолятор, помещения камерного типа и единые помещения камерного типа. К беременным тоже нельзя все это применять. Кормящие матери получают улучшенный рацион питания. На заключенных также распространяется право на декретный отпуск, так что криво-косо, но материнство учитывается.
Я все еще недоумеваю. Мне понятно, что ребенок оказывается в казенном учреждении, когда мать отказывается от ребенка, когда она умирает. Но, если мать жива-здорова, да еще и настаивает на своем праве жить с малышом, отказывать ей в этой возможности — очевидная патология. И жаль не столько маму, ребенка. Алла Покрас уточняет:
- Речь даже не о том, жалко маму или не жалко. Чем лучше маме, чем спокойней, уверенней она себя чувствует, тем лучше ребенку. Потому что мама и ребенок – сообщающиеся сосуды. И если мама до 2-3 лет ребенка (зависит от того, какой у нее срок) не знает, на что он реагирует, если она только приходит три-четыре раза в день его кормить, этого ничем не восполнить. Для обоих.
- Может, больше негде? И это вынужденная ситуация, что кормление грудных детей происходит в проходных. Или безразличие?
Алла Яковлевна не сомневается.
- Это не вынужденная ситуация. Всегда можно голову приложить и подумать, как ситуацию разрешить. Это безразличие. Систему исполнения наказаний, распорядка, какие предметы можно при себе держать в следственном изоляторе, — эти правила пишут люди, которые никогда не работали в исправительном учреждении. Все надо примерить на себя, но никто так не делает. Я часто задаю людям вопрос: "А если бы на этом месте оказались вы?" и вижу глубокое удивление: "Я? Со мной такого не может быть?" Однажды только начальник управления одного в одном из регионов ответил: "Да нормально. Да я в армии служил, там хуже было".
Алла Яковлевна рассказывает о "хорошем регионе", где в женской колонии замечательно отремонтировали Дом ребенка, но возможности для совместного пребывания не предусмотрели. И мне становится интересно, есть ли вообще в России такие места, где матери отбывают наказание вместе с ребенком.
- Около шести, и в них, согласно отчету ФСИН, находится 58 человек, при том, что оборудовано 80 мест для совместного пребывания. А вообще у нас 62 или 64 женские колонии. Дома ребенка есть при тринадцати. Из остальных беременных заключенных переправляют в эти колонии.
- То есть надо переоборудовать всего 13 колоний?
На мой обывательский взгляд, число "тринадцать" кажется ничтожным. Но обустроить, оказывается, необходимо около 30 пенитенциарных заведений.
- Как показывает опыт зарубежных коллег, наилучший вариант, когда в одном месте находится 15-20 пар мама-ребенок. В 30 колониях можно было бы разместить до 25 пар, потому что детей в таких Домах малютки находится порядка 650 человек. За год, проходит, естественно, больше, но единовременно — 600-700. А у нас выстроена громоздкая структура, фактически, детская тюрьма в тюрьме. Гражданские часто говорят: "Пусть они живут вместе, но надо сделать все, чтобы для матерей наказание не стало мягче". Они не задумываются, что вообще-то у нас наказание называется "лишение свободы". Не гнобить, давить и не пускать к ребенку, а лишение свободы. Все остальное никак в наказание не укладывается и законодательно не предусмотрено. Да, труд, он — обязателен, но когда ребенок становится старше, мама может работать и возвращаться к нему вечером. А другие мамы в это время будут с детьми заниматься, и группу детсадовскую не надо создавать. В Великобритании на 2-3 часа приходит няня из местного сообщества, а мамы тем временем на психологическом тренинге занимаются или профессиональной подготовкой. Мамы с занятий вернулись, няни уходят...
Тюрьма-коммуна
Конечно, нам чужд опыт британский, где матери живут вместе, ходят на семинары, обучаясь искусству быть мамами, где есть волонтеры-няни. Наш опыт ориентирован на дома-коммуны — архитектурное и социальное явление 1920-х — начала 1930-х годов минувшего века, воплощение пролетарской идеи "обобществления быта". Их возведение регулировалось Центржилсоюзом, который предписывал коммунарам при вселении отказаться от накопленных предыдущими поколениями мебели и предметов быта. Коммуны предполагали коллективное воспитание детей, стирку, уборку, приготовление еды и удовлетворение культурных потребностей. В некоторых домах-коммунах планировались общие спальни на шесть человек и "двуспальни" ("кабины для ночлега"), где по особому расписанию на законных основаниях могли уединяться супружеские пары. Сами коммунары вспоминали впоследствии: "Когда мы лучше познакомились друг с другом, пожили буднями, мы увидели, какие мы разные люди, и как калечилась инициатива ребят из-за скороспелого желания быть стопроцентными коммунарами".
Практика домов-коммун была осуждена специальным постановлением ЦК ВКП(б) от 16 мая 1930 года, но некоторые идеи, зародившиеся при их появлении, вполне успешно внедряются и работают по сей день.
Дом ребенка в заключении устроен так же, как и на воле, где "дети распределены по возрастным группам", рассказывает Алла Яковлевна. "Начальником его всегда становится врач-педиатр. Есть медсестры, методист, разучивающий с детьми стихи. Дети там содержатся до 3 лет, либо до 4-х (если у мамы заканчивается срок заключения, по решению начальника колонии, ребенок может маму подождать. Это записано в законодательстве). Если у мамы срок большой, а после 3-х лет ребенка не забирают родственники, его отправляют в обычный детский дом. Либо, как и вольные дети, такой ребенок может быть передан в опекунскую семью. Но в первую очередь рассматривают возможность передачи ребенка родственникам. Временную опеку могут оформить прямо из Дома ребенка при колонии. Такие случаи уже известны".
Новое потрясение — осознать, что ребенок живет недалеко от матери, но не с ней, даже при условии, что они часто видятся, гуляют, она его кормит, но потом уходит. А то, что трехлетнего малыша разлучают с матерью, невозможно представить себе совсем. И тогда хорошей, удачной считается ситуация, когда колония, или Дом ребенка "на воле", или опекуны организует переписку мамы с ребенком. Гораздо чаще этого не происходит.
При этом, будучи человеком трезвой мысли, я понимаю, что в детском доме ребенку иногда лучше, чем с мамой. По крайней мере, в бытовом плане. У многих матерей в обычной жизни настолько непросто с деньгами, с работой, что эти женщины иногда признаются: "Дома я так кормить ребенка не смогу". Так что для него то, что маму сажают, – спасение (возможно, он и не родился бы). В детском доме он будет накормлен по нормативам, одет, обут. Позже его обучат четверостишию к елке или 8 марта, если заболеет — осмотрит врач.
Бытовые условия, безусловно, очень важны, однако для нормальной жизни нужно куда больше, уверяет меня Алла Яковлевна, делая акцент на неожиданном:
- Психологами доказано, что ребенок развивается лучше, когда за ним ухаживает кто-то один, что называется главное ухаживающее лицо. Когда ребенка кто-то берет на руки, если он плачет, когда с ребенком разговаривают, гладят, обнимают, целуются, реагируют на его потребности. Это необязательно мама. Это вообще может быть, белый медведь, если он выполняет все эти функции. Это папа, бабушка, не важно. Но главное, чтобы эти потребности ребенка удовлетворялись качественно. Тогда ребенок развивается.
Найти в Москве психолога несложно. Хотелось поговорить с таким, чтобы понимал бы особенности этих детей. Оказалось, что декан факультета психологии Российского православного университета священник Петр Коломейцев проводил специальные занятия в детском доме седьмого типа (для детей с задержкой психического развития), где довольно часто оказываются малыши после Дома малютки при лагере. Отец Петр подтвердил: "Доктор психологических наук Юлия Гиппенрейтер вывела, что ребенка нужно обнимать минимум 8 раз в день. Восемь раз – это голодный минимум. Получается, что в Доме малютки дети каждый день недообнятые. Очень важно, когда совсем маленького ребенка мама прижимает к себе, это называется холдинговая терапия (от английского holding – удерживать). Есть очень интересное исследование: в тот момент, когда ребенок сильно возбужден, у него учащенное дыхание, учащенный пульс, мама держит его на руках, сердцебиение и дыхание ребенка синхронизируются с сердцебиением и дыханием матери. Не случайно говорят, что к ребенку надо входить в определенным настроении. Это настроение передается ребенку на биофизическом уровне. Зачастую в домах малютки нянечка, подходя к ребенку, передает ему совсем другой заряд, действует на него не успокаивающе, не умиротворяющее, а наоборот, возбуждающе. Потому что она тоже устала, у нее целый день орут эти дети, и она может нести свою внутреннюю агрессию".
В Домах малютки детей не только не обнимают или к ним подходят усталые, раздраженные нянечки. Детей кормят через решетку. Младенец лежит в кроватке, а ему сквозь прутья просовывают бутылочку. А еще там первым делом дети обучаются не плакать. Они знают, что это бесполезно, что на плач никто не придет. Поэтому они лежат и тихонько скулят.
В результате такого воспитания иначе формируется мозг, по-другому развиваются чувства. Отец Петр Коломейцев, в течение долгого времени наблюдающий за детьми с непростыми диагнозами, уверен: "Контакт матери с ребенком не просто важен, он происходит на таком уровне, что его никак не построишь, не восполнишь. Эмоциональное состояние очень сильно влияет на развитие. Разовые чувства, аффект и интеллект связаны друг с другом как сообщающиеся сосуды: при позитивно-эффективной заряженности, оказывается, вырастает способность интеллекта и, наоборот, при негативном состоянии в аффекте человек может перестать соображать".
Неудивительно, что так много малышей из Дома малютки оказываются в домах седьмого типа. А еще тут скрыта очевидная связь между семинарами для мам в Англии и нашей тысячей детей. Я упомянула их неслучайно, паззлы сами сложились в единую картинку после слов Аллы Яковлевны:
- Некоторых мам тоже надо учить заниматься с ребенком. Потому что сами они выросли в колонии, в Доме ребенка, а к кому-то дома никто не подходил. Парадокс, но колония — единственное место, где мама, у которой нет собственного положительного семейного, социального, опыта может научиться взаимодействовать с ребенком. А этого не происходит. Если они болеют, мать не сидит с ними. Если нужна одежда, это не мать думает об одежде. Если ребенок заплакал, она этого не понимает. И мать для него чужая. Ему говорят, что это мама, но ему сотрудники ближе. Есть наши отечественные исследования, что к четырем месяцам начинаются расхождения домашних детей и недомашних. Недомашний начинает "тормозить" в развитии. К нему приходит зависимая от системы мама, которая его должна накормить и уйти. А откуда у мамы сформируется чувство привязанности к ребенку? Эта мама во время беременности либо совершила преступление, либо была под следствием. И то и другое — постоянный стресс. Да еще мысль о том, что появится ребенок–обуза. В моей практике был случай — родилась девочка. Маме говорили воспитатели: "Ты возьми ребенка, потряси ее, покачай". А у нее паника: "Да вы что? Я ничего не знаю. Я вообще с детьми играть не умею". Все норовила дать маленькой ребенку конфетку или притаскивала печенье, которое взяла из кармана у товарки по отряду. Или сорвать какое-нибудь яблоко зеленое на территории. (Там вечно следили, чтобы мамы яблоками зелеными детей не кормили, или листики, камушки не дали погрызть). А потом началось совместное проживание. Первое время она от ребенка шарахалась, но у них был замечательный методист. И мама изменилась. Стала спрашивать, как играть с ребенком, заинтересовалась — как это, с ребенком вместе жить. Пока девочка была маленькая, я думала, что она – аутист: замкнутая, напряженная и никогда не улыбалась. А потом я приехала, когда девочке было около трех лет: улыбается, маму обнимает, мамой называет.
Финал заключения
58 семей, где мама и ребенок смогут воспитывать друг друга, это уже хорошо. Это означает, что ФСИН, хоть и медленно, но все же идет по пути создания условий для совместного проживания. Хотя, конечно, хотелось бы, чтобы это было везде и для всех, и поскорее. Вот и в новосибирском СИЗО № 1 пообещали: "Если мама настаивает, мы условия создадим". Значит, после выписки из городской детской больницы ребенок будет жить со своей мамой.
Да и тысяча детей это, конечно, не очень много. Можно сказать, мало. Но это каждый год новая тысяча. Тысяча детей в год живет без мамы. Тысяча трехлетних детей в год оказываются совершено неподготовленными к встрече с жизнью на воле. У тысячи детей ежегодно не вырабатывается материнских и отцовских инстинктов. У большинства нет надежды, что они смогут выучиться, получить профессию, и велика вероятность того, что они тоже совершат преступление. Или не совершат. Если им оставить маму.
