Константин Аркадьевич Райкин в эмоциональной речи пожаловался на цензуру со стороны государства и призвал коллег по цеху объединиться в борьбе против этого зла. В выступлении он упомянул Владимира Владимировича Аристархова, заместителя министра культуры, как яркий символ такого давления и пример нового лексикона власти. Получилось очень ярко, и в дискуссию о цензуре вступили не только обычные граждане, но и новые чиновники и деятели культуры.
Я решил попробовать перевести эту заочную дискуссию в диалог и посмотреть, каким бы он получился. Выбрал, на мой взгляд, главные фразы, точнее, не сами фразы, а мысли и ключевые слова из публичных выступлений и заявлений, сделанных за последнее время. Причем сделанных именно чиновниками и художниками – не мотоциклистами.
Задача этого упражнения — попытаться понять, возможен ли компромисс в результате прямого диалога, и если да, то где именно его искать.
Итак, диалог собирательного образа Художника с таким же воображаемым Чиновником. Оба – высокого уровня, естественно.
- Лучшее, что есть у нас – это запрет цензуры, это величайшее событие векового значения…
- Согласен. Цензура недопустима. Эта тема неоднократно обсуждалась даже на встречах президента с представителями творческой общественности.
- Но цензура-то вернулась, причем в полный рост. Запрет спектакля, запрет выставки, запрет публикации текста — всё это и есть цензура.
- Это не цензура. Не нужно путать её с государственным заказом. Если государство выделяет средства, то оно вправе обозначать тему.
- А вы сможете назвать хоть один театр или несколько фильмов, созданных без участия государства? Их нет – всё более-менее значимое делается за государственный счет. Такая у нас система… И вы — чиновники — почему-то решили, что знаете, что народу нужно. Да кто вы такие, чтобы указывать нам, как и что делать? Да еще и с лексиконом, как в самые мрачные сталинские годы!
- Я вам отвечу. У нас есть экспертные советы. На все обсуждения спорных проектов мы приглашаем и тех, кто их поддерживает, и тех, кто критикует. Вот Вас лично же приглашали не раз, и других художников… Писатели приходят, режиссеры, священники.
- А я вам так скажу: умная власть платит искусству за то, что оно показывает ошибки, просчеты и пороки этой власти. А не за то, чтобы мы делали так, как власть скажет…
- Что делает власть, определено в документе под названием "Основы культурной политики РФ". Там сказано: "Основные цели государственной культурной политики — формирование гармонично развитой личности и укрепление единства российского общества посредством приоритетного культурного и гуманитарного развития".
- Вот вы сказали — священники… И они туда же. Забыла, видимо, церковь наша, как ее травили в СССР, и сама начинает действовать такими же методами. Прав был Толстой…
- А я Вам напомню еще один важный момент из данного документа. Прямо во введении сказано, что "в формировании системы ценностей России особую роль сыграло православие". Вам что, мало того, что было во Франции с Charlie Hebdo? Вы хотите, чтобы к вам пришли в театр верующие? У нас их 85 процентов. Зачем разжигать эту рознь, эту ненависть? ЭТО Вам нужно, уважаемый господин художник?
- А к нам уже и так приходят. Группки якобы оскорбленных, которые закрывают спектакли и выставки. Еще и прикрываются высокими словами "патриотизм", "Родина" и "нравственность"... А власть как-то очень странно нейтральна – не препятствует нарушениям закона. Когда мочой обливают фотографии — это что, борьба за нравственность, по-вашему?
- Это реакция общества. А законная или незаконная — пусть разбирается полиция. Хулигана этого, кстати, поймали и посадили на семь суток.
- Но государство обязано помогать художнику. Поощрять таланты, растить их – лишь вместе с ними развивается всё общество…
- Деятелям культуры никто не обязан. Это вы обязаны обществу. Если вы с этим не согласны, не идите работать в государственное учреждение. А вы считаете, что можете оскорблять общество, живя на государственные деньги.
- Вот это и есть ваша самая безнравственная черта: чиновники убеждены, что деньги, которыми они распоряжаются, принадлежат им. Вам даже в голову не приходит, что деньги – народные, а значит, и мои тоже!
- У вас очень хорошие аргументы. Но чиновники распоряжаются деньгами государства в интересах этого самого государства. Сами понимаете, что в ситуации дефицита средств мы обязаны не только справедливо распределять, но и правильно ставить приоритеты. И занимаются этим, кстати, ваши же коллеги, работая в экспертных советах. Сами и рекомендуют, кому дать, кому отказать.
- Знаю, у нас настучать на коллег — это легко… Но искусство и без вас разберется с приоритетами. Оно ищет новые пути, чтобы проникнуть под оболочку человека… Да, шок — один из методов, которыми пользуется современное искусство. Но культура начинается с запретов внутренних. Мне тоже не всё нравится. Например, "Груз 200", но я его и не смотрю, хотя это тоже искусство. Неужели мы теперь запретим Томаса Манна и Набокова?
- Современное искусство — это еще Шилов и Глазунов, это не только Табаков, но и Доронина. И далеко не все художники пользуются шокирующими приемами. А вот нужно ли людям это ваше проникновение под кожу — большой вопрос.
- Искусство не нуждается в вашей заботе в виде цензуры. Творчество — это свобода человека, а его оценкой должно заниматься уж точно не государство.
- А у нас и нет обязанности заботиться об искусстве, мы заботимся только о народе и его благе. А интересы деятелей искусства, которые "так видят", не более ценны, чем интересы любой другой социальной группы – шахтеров или филологов…
Тут художник обижается и уходит. Кстати, похоже, именно подобные слова заместителя министра культуры разозлили и обидели Константина Райкина…
Вот и поговорили…
Выводы из этого диалога какие-то невеселые.
Во-первых, любая распределительная система неидеальна. Ресурсы ограничены, всегда будут недовольные и несогласные, как бы справедливо она ни работала.
Во-вторых, вроде, всё правильно и с одной, и с другой стороны, а объединяющей общей мысли нет, кроме одной: цензура — это плохо. Но остальное каждый видит по-своему..
Выход, если он есть, — одной из сторон нужно сделать шаг навстречу и заговорить с другой на более понятном ей языке. И те, и другие — собеседники непростые, но мне кажется, все-таки именно чиновнику надо учиться разговаривать с художником.
