20 лет назад открылся I съезд народных депутатов СССР. Судьбоносные решения. Впервые – прямая трансляция. Вся страна окунулась в водоворот большой политики. Это была эйфория. Правда, когда она рассеялась... Чем обернулся съезд для СССР?
Это был даже не кризис – разложение. Политические убеждения масс формировались в очередях за солью, спичками и спиртом Royal. Директора предприятий, кто половчее, платил работникам продуктовыми наборами, кто не освоил бартер, отпускал коллективы на забастовки.
Огромная страна всеми своими гражданами металась между митингами и демонстрациями. Дух захватывало от надвигающейся "свободы". Самое модное слово – "перестройка".
Уже критиковали себя коммунистические вожди. Уже пролилась кровь в этнических конфликтах. Уже армия в Тбилиси саперными лопатками разгоняла граждан с плакатами: "НАТО, помоги!" Возбужденную страну позвали на съезд – I cъезд депутатов СССР.
"Беспрецедентная активность. Я думал, это половодье унесет нас неведомо куда. В общем, мы там и оказались", – вспоминает Михаил Горбачев, в 1985 -1991 годах генеральный секретарь ЦК КПСС, в 1990-1991 годах – президент СССР.
Депутатов выбирали в трудовых коллективах, парторганизациях, по квотам и расклеенным на стенах листовкам. Тогда появились кумиры, борцы, трибуны. Тогда проиграли выборы тридцать с лишним первых секретарей Компартии. Тогда Ельцина, Попова, Афанасьева, Сахарова, Собчака внесли в Дворец съездов на руках.
"Съезд такого объема – 2250 человек – не проводился никогда. Задача была рассказать людям, что происходит в стране, соединить все потоки, все социальные слои в этом органе власти, чтобы была возможность говорить и общество обсудило то, что творится в стране. В смысле демократии это был очень серьезный шаг, хотя и опасный", – вспоминает Анатолий Лукьянов, в 1989 году – народный депутат СССР от КПСС, в 1990-1991 годах – председатель Верховного совета СССР.
"С самого начала съезд пошел по нерасчетному сценарию. Горбачев все время находился в обороне, ему нужно было все время отбрыкиваться, где-то что-то невнятно защищать и прибегать к каким-то действиям", – сказал Валентин Фалин, в 1989-1991 годах – член ЦК КПСС, народный депутат СССР.
Первый же выступающий предложил почтить память погибших в Тбилиси вставанием. Съезд встал. И вся страна замерла у приемников и телевизоров. Впервые – прямая трансляция. Не ритуальное уныние съездов КПСС, а ощущение причастности к самой большой тайне – как делается власть.
"И на все 16 дней производство упало. И 70% Советского Союза сидело у телевизоров", – рассказал Рафик Нишанов, в 1989-1991 годах – председатель Совета национальностей СССР.
"Я прекрасно помню, как моя мама, в магазин не уходила, если не поставит на запись. Она должна была все слышать, чтобы она ни делала. Если, не дай Бог, ей надо было уйти куда-то, она обязательно это все записывала", – говорит Элла Памфилова, В 1989-1991 годах – депутат Верховного совета СССР от профсоюзов.
Через 40 минут на съезде – сенсация. Выборы председателя Верховного совета СССР. Горбачев был бесспорным лидером, отцом перестройки. Демократия, ускорение, гласность – все это он. Без альтернативы, без обсуждения программы. Депутатам оставалось только проголосовать. И вдруг никому не известный делегат Оболенский несет в президиум записку, написанную на коленке.
Александр Оболенский предложил себя в качестве альтернативы Горбачеву. Его, конечно, даже не включили в бюллетень. Съезд не проголосовал. Но эффект был неожиданный. Оказывается, можно даже так!
"Со всего зала ко мне сбежались корреспонденты, щелкают. Тут я понял, что я натворил. Одни депутаты подходили, похлопывали, выражали одобрение. Другие сквозь зубы говорили: "Что ты?! Как ты смеешь?!" – вспоминает Александр Оболенский, в 1989-1991 годах – народный депутат СССР.
Тех, кто – сквозь зубы, было большинство. Меньшинство предлагает новую альтернативу: Ельцина – в президенты.
"Нет, тут другое – себя скомпрометировать. Чтобы сравнили, что он претендовал вровень с Горбачевым, а не получилось. И его бы точно не выбрали", – отметил Михаил Горбачев.
За стенами Кремля митинги скандировали: "Ельцин, Ельцин!" Во Дворце съездов его не выбрали даже в Верховный совет – советский парламент. Вот тогда меньшинство показало свою стихийную силу. Отупляющее голосование большинством. Сформирован сталинско-брежневский Верховный совет. Агрессивно-послушное большинство. Алексей Казанник уступает свое место в Верховном совете Ельцину. Против всех правил.
"Это в какой-то степени было нарушением регламента. Но чтобы не накалять атмосферу, съезд поддержал это предложение", – сказал Рафик Нишанов.
Не накалять атмосферу – эта задача была почти невыполнимая.
"Что значит, не было разочарований, если председателю после каждого заседания приходилось менять рубаху?! Это тяжелое дело", – подчеркнул Анатолий Лукьянов.
"А во втором ряду, совсем рядышком со мной, сидел академик Андрей Дмитриевич Сахаров. И запомнились его то ли матерчатые, то ли клетчатые тапочки, в которых от твердым шагом выходил на трибуну", – говорит Элла Памфилова.
"У меня сложились достаточно спокойные и уважительные отношения с Андреем Дмитриевичем Сахаровым. Он пришел ко мне в кабинет однажды после какого-то митинга очень разгоряченный. У него висела картонная доска на шее, на которой было написано: "Вся власть – Советам!" – рассказал Анатолий Лукьянов.
"Я спрашивал: "Как ее можно передать?" Механически это не происходит. У нас Советов как таковых нет. Власть Советов разрушил Сталин. У нас был кризис не советской системы, а кризис антисоветской системы", – отметил Валентин Фалин.
Но на съезде единицы ставили под сомнение руководящую роль Компартии. Толпились у трибуны, захлопывали и освистывали оппонентов, а спорили об одном – о перестройке. И радикалы, и умеренные предлагали перестраивать – не ломать. А на митинге в Азербайджане уже сожгли первый партбилет.
Две тысячи депутатов. Нескончаемый поток выступлений. Масса предложений. Почти за каждое надо голосовать. Поднимать руки, их пересчитывать вручную. И так из раза в раз. Новое предложение – и снова долгое голосование. Мучительно долгое. Заседание могло закончиться за полночь.
"Чего-то ждали. Не знали, чего. И, конечно, никто не понимал, что такое демократия, антидемократия, почему они так спорят. Кроме тех, которые ставили конкретные цели, – признается Федор Бурлацкий, в 1989 году – народный депутат СССР. – Скажем, прибалты, которые хотели выйти уже тогда, с первого съезда".
"Буш, оказавшись в Прибалтике, сказал: "Вы здесь со своей независимостью имейте в виду, что главный вопрос – это не сорвите и не помешайте Горбачеву завершить перестройку. Они понимали", – рассказал Михаил Горбачев.
"Надо было убедить не только своих – надо было убедить большинство делегаций, прежде всего россиян, что то, что мы предлагаем, требуем, – это не только для нас. Это и для всех. Лучше жить по-разному хорошо, чем одинаково плохо", – отметила Казимира Прунскене, в 1989 году – народный депутат СССР от Шяуляйского избирательного округа, в 1989-1990 годах – заместитель председателя Совета министров Литовской ССР.
По словам Горбачева, ему в голову не приходило, что Союз развалится. Потому и родилось революционное предложение: республиканская самоокупаемость. Потому и мог себе позволить писатель Валентин Распутин шутку, над которой смеялся переполненный зал: "Если с русскими так плохо, может, России выйти из состава Союза?"
Тогда всем казалось, что бояться надо только одного – безликого реакционного антиленинского аппарата. Подчинить его интересам перестройки – и все встанет на свои правильные места.
"Партия была направляющей и руководящей силой. На съезде говорили одно, а на пленуме – другое. Михаил Сергеевич, дай Бог ему здоровья, метался между съездом и пленумом ЦК", – вспоминает Рафик Нишанов.
"Я вся была в противоречиях. Тогда был период, когда мое советское прошлое тянуло меня за одну руку, а интересы и понимание того, что надо по-другому развиваться, – за другую", – сказала Элла Памфилова.
Съезд закончился на общем подъеме. Торопливо перед самым закрытием говорил Сахаров – про отказ Компартии от монополии на власть, про обострение межнациональных отношений. Его мало кто слушал.
"Поскольку на съезде превалирующим элементом некомпетентной свободы, неделового обсуждения было кто кого перекричит, то, конечно, Верховный совет не получил программы действий. То ли вправо идти, то ли социализм дальше строить, то ли в капитализм рвануться…" – отметил Федор Бурлацкий.
Но эти дни две тысячи человек в зале и миллионы у телевизоров почувствовали себя свободными, услышанными. Ошибались, конечно, зато сами. И это ощущение тогда было важнее всего.
Горбачев будет первым и единственным президентом Советского Союза еще два с половиной года. Этот пост исчезнет вместе со страной.
