7 февраля состоится первое за многие годы появление на сцене как артиста Александра Ширвиндта. Премьера будет на сцене московского Театра Сатиры. Ширвиндт — еще и в новом образе. "Где мы?!" — так называется пьеса, где вопрос "где мы?" задают деревенский мудрец и пьяница, когда-то известный, но теперь забытый всеми телеведущий и врач, вместо лекарств раздающий успокоительные обещания. Но где их свела судьба? Об этом в интервью "Вестям в субботу" рассказал народный артист России Александр Ширвиндт.
- Александр Анатольевич, мы с вами не первый раз встречаемся, вот так вот живой Ширвиндт бывает?
- Полуживой. Просто ты ко мне снисходительно относишься.
- Почему полуживой? Тяжело дается спектакль?
- Во-первых, старый я, во-вторых, предпремьерье — это всегда дефицит всего.
- Сколько у вас не было премьер? Лет 8-9, наверное?
- У меня лично?
- Да.
- Как у артиста.
- Ой, давно! Последнее, что мы делали, — это Мольер.
- Интриги, не брали на роли?
- Не брали на роли, приходилось выходить на руководство. Руководство здесь ужасное, брезгливое. Поэтому я перестал к себе ходить.
- Вы ведь и педагог, и артист, и художественный руководитель, но никогда не трогали деньги, никогда не директорствовали, насколько я понимаю. Осознанная позиция?
- Деньги в каком смысле?
- Ну, не заключали договоры.
- Не потому, что я не хочу денег, просто я ничего не соображаю в этом, во-первых. Во-вторых, у гробов карманов нет, и я это чувствую физиологически. Я не ханжа.
- То есть лучше подальше от этого всего?
- А зачем? Не понимаю, правда, не понимаю.
- Мне афишу дали.
- А ничего, что ты рекламируешь, тебя не посадят?
- Ну, я отобьюсь. Попаду под амнистию. На афише — Ширвиндт или Полунин?
- Это по наитию полунинского образа я себе сделал такую морду.
- А почему "Где мы?!" и дальше знак стоит?
- Вопрос, бесконечность и многоточие. То есть полная неизвестность, что будет.
- А где мы?
- Где мы? Кто где. Ты в очень хорошем состоянии, потому что ты и умный, и ироничный, а я по старости успокоился и теперь ориентируюсь только на интуицию.
- Хорошо "успокоились": 81 год, премьера, репетиция! Всем бы так "успокоиться".
- Во-первых, 83. Это ужас! Ты даже не представляешь, как это быстро все… Особенно от 60 до 80 — это ракета.
- О чем спектакль?
- Родик Овчинников — замечательный мальчик, наш ученик, щукинец, ученик. У него милейший спектакль был в «Современнике» с Гармашом и Ермольником. Он – человек, фанатически преданный театру, замечательный педагог, я знаю его как щукинца. И он поставил у нас спектакль прелестный. И вот он принес такое эссе. Это коллективная идея. Мы порассуждали хулиганским образом о существовании, ненавязчиво, без диссидентства, но с дымом и иронией.
- Очень много конвейерного всего появилось. Я не знаю, что с этим делать, потому что технологии сегодняшние позволяют выпускать творческий продукт, как на конвейере. Но мне кажется, что иной раз мы являемся заложниками этой легкости и не очень думаем, что делаем.
- Да.
- В театре есть такая история?
- Конечно. Нельзя переступать грань физиологии. Это мы с тобой все-таки никуда не делись.
- Кто остался из вашего поколения: Вы, Гафт, Джигарханян — уже по пальцам модно пересчитать… Державин ушел. Что вам надо успевать, чтобы передать молодым артистам?
- Успеть в них поверить, понимаешь. Бывает, только влюбишься, думаешь, но нет, это ошибка. Поэтому я очень люблю своих учеников, у меня их много в театре. Важно успеть им привить ностальгический баланс между тем конвейером, о котором ты говоришь, и святым, любимым, настоящим театром. Театр — хорошая вещь, если заниматься им серьезно.
