С выходцем из Белоруссии связаны практически все достижения и проблемы во внешней политике, которые достались нам в наследство от Советского Союза. Речь, конечно, об Андрее Андреевиче Громыко. "Вечный" министр иностранных дел. На посту – почти 30 лет, а по времени – добрая половина всей советской дипломатии. В эти дни отмечается 100-летие со дня рождения Громыко.
В историю мировой дипломатии Андрей Андреевич Громыко вошел задолго до того, как стал министром иностранных дел. Его подпись – под Уставом ООН, планетарной организации, одним из создателей которой он был.
1945 год. Андрею Громыко – 36 лет. Он посол СССР в США. Уроженец деревни Старые Громыки, выпускник Минского сельхозинститута и до 1939 года – ученый секретарь института экономики Академии наук СССР, он стал дипломатом внезапно. Кадровая комиссия ЦК ВКП(б) направляет тридцатилетнего экономиста в Наркомат иностранных дел. Чистки в аппарате – только одна из причин стремительного карьерного роста.
"Он был человеком эрудированным, начитанным, глубоким по-своему, человеком, который мог по памяти назвать любую дату, любой факт, любую фамилию. Это производило впечатление на Сталина, который всегда требовал от своих подчиненных, советников не по бумажке читать, а выкладывать все по памяти все", – рассказал Валентин Фалин, в 1964 году – руководитель группы советников министра иностранных дел СССР, в 1971-1978 годах – посол СССР в ФРГ.
Всего через несколько месяцев он становится советским послом в Вашингтоне. Невозмутимый, собранный, отстраненный. Надежный настолько, что даже обвинения Вышинского в шпионаже Андрею Громыко не повредили – Сталин проигнорировал донос.
Громыко участвует во всех самых тяжелых переговорах: Ялта, Потсдам, Сан-Франциско. Он обустраивает послевоенный мир, долго оставаясь в тени.
Громыко, сделав огромную работу по подготовке Устава ООН, постарался, чтобы под документом стояла не его подпись, а, например, подпись Молотова. Но ни Молотов, ни кто-либо еще из высшего руководства СССР на церемонию не прилетели, будто чего-то опасаясь. Ставя подпись под документом эпохи, Громыко тоже было чего опасаться – зависти.
Американская пресса назвала его "господином Нет". Еще тогда, когда Громыко вел переговоры о принципах работы Совета Безопасности ООН. Американцы продавливали принцип большинства голосов. СССР допустить этого не мог.
Во что бы то ни стало нужно было отстоять принцип единогласия. Или пять великих держав голосуют "за", или решение не принимается. То самое право вето. Громыко пошел ва-банк. Пригрозил покинуть заседание.
Риск был велик. СССР мог вовсе остаться за бортом ООН. Но от такого демарша оппоненты растерялись. А принцип вето действует по сей день.
"Отец мне как-то объяснил, что право вето – это принуждение к компромиссу. И ООН, если не было бы этого принципа единогласия, развалилась бы. В этом отец был уверен", – сказал Анатолий Громыко, сын А. А. Громыко, член-корреспондент РАН.
Громыко стал министром иностранных дел в 1957 году.
"Три года после смерти Сталина. Выиграли войну. Какая стояла задача? Выиграть мир", – вспоминает Юрий Дубинин, в 1978-1986 годах – посол СССР в Испании, в 1986-1990 годах – посол СССР в США, в 1994-1996 годах – заместитель министра иностранных дел РФ.
Единицы знали, чего стоила Андрею Громыко работа с Хрущевым. Никита Сергеевич к министру относился высокомерно. Но это полбеды. Он считал, что знает все в международной политике, а порой старался действовать вообще в обход МИД.
Разместить ракеты на Кубе было его единоличным решением. Ему казалось блестящей затея поставить ядерное пугало под американским брюхом. На деле все оказалось плохо. Реальная угроза атомной войны – лишь одно последствие. СССР косвенно показал, что сам к войне не готов, что его ракеты слабы уступают американским, что реально угрожать Штатам Советы могут только с близкого расстояния. Значит, есть причины сомневаться в статусе сверхдержавы.
А выходку генсека на Генеральной ассамблее ООН Андрей Андреевич переживал как личный позор. Но ему ничего не оставалось делать. Хрущев колотил по столу, и министр колотил по столу.
"Мне мешали миллион раз. Вреда было много. Серьезная дипломатия не допускает шутовства. А Хрущев вел себя как самый настоящий шут" – пройдет 30 лет, прежде чем Громыко скажет эти слова.
"Он с абсолютной верностью служил своему государству, своей Родине, если говорить несколько высокопарно, и тому, кто стоял во главе этого государства. Он верно служил Сталину. Потом стал столь же верно служить Хрущеву. И когда того свергли, он стал столь же ревностно и верно служить. Он с самого начала выбрал себе в руководители Брежнева", – отметил переводчик Громыко Виктор Суходрев.
С Брежневым Громыко дружил давно. Они были на "ты". Брежнев слушал советы своего друга и министра. На брежневскую эпоху приходятся самые большие успехи советской дипломатии, дипломатии Громыко.
Он начинал работать в 9 утра. В 9:10 он уезжал из МИД с папкой бумаг и читал их дома до двух ночи. Если ему не нравился какой-то из подготовленных нами документов, он говорил: "Ленитесь вы, ленитесь". Потом посмотрел на часы и спрашивал: "А сколько сейчас времени? Половина второго? Но все равно вы ленитесь", – вспоминает Валентин Фалин.
Громыко мог за один день провести встречи с министрами десяти разных государств. Для таких "марафонов" готовились две комнаты.
"В одной комнате мы накрывали чай, кофе. Он беседовал с одним министром. В это время приезжал другой. Он завершал беседу. Его заводили в другую комнату. Уже был накрыт чай или кофе. Он прощался с этим министром и переходил в другое помещение", – рассказал Виктор Суходрев.
Во время переговоров он выматывал оппонентов нечеловеческим упорством.
"Киссинджер где-то шутил, что с господином Громыко мы скоро дойдем до того, что будем каждый из своих аргументов нумеровать. Вместо того чтобы повторять длинные фразы и целые предложения, мы скажем: "Аргумент №2 или №4", – сказал Виктор Суходрев.
Киссинджер сравнивал манеру Громыко с дорожным катком – неотвратимое, упрямое движение по своему направлению. Было у Громыко и другое прозвище – Бормашина. Въедливый, цепляющийся за любую шероховатость.
"Упрямство позволяло ему выжать из партнеров, с которыми он вел переговоры, все до максимума. Но, на мой взгляд, необязательно ставить партнера по переговорам в трудное положение, когда он результатами переговоров не удовлетворен. Он потом будет стараться обойти эти результаты, видоизменить их", – считает Валентин Фалин.
Но опасались контрагенты Громыко не только и не столько его легендарного упорства – феноменальная память позволяла ему свободно использовать любую аргументацию во время переговоров. И пока партнеры листали бумаги, Громыко продумывал следующий ход, не подглядывая в многотомные сверхсекретные подсказки.
"Он мог бесконечно рассуждать на эти темы, входя в самые дебри, в самые мелкие детали, – подчеркнул Суходрев. – У него была феноменальная память. И он просто нагонял страх на многих собеседников".
Своей самой большой победой Андрей Андреевич Громыко считал подписание заключительного Хельсинского акта – документа, закрепляющего европейские границы после Второй мировой войны. Пятнадцать лет спустя он предостерегал: "Если европейские страны откажутся от хельсинкских договоренностей, станут их нарушать, тогда на европейской земле начнутся территориальные конфликты, распадутся старые и создадутся новые коалиции. В Европу снова придет война".
Борьба за разоружение – такова линия Советского Союза. Он создал документы, на которых и теперь держится миропорядок, – договоры о стратегических наступательных вооружениях, о нераспространении ядерного оружия.
"Тот же Обама выступал с позиций этого договора как основополагающего", – подчеркнул Юрий Дубинин, в 1978-1986 годах – посол СССР в Испании, в 1986-1990 годах – посол СССР в США, в 1994- 1996 годах – заместитель министра иностранных дел РФ.
Казалось, что у этого подтянутого, безупречно одетого "вечного" советского министра иностранных дел нет вообще ничего, кроме дела. И он никого не пускал в ближний круг. Кто набивался ему в друзья, рисковал стать его врагом. Министр иностранных дел Джордж Браун на приеме неосторожно назвал его "Андрушка". "Андрей Адреевич", – поправил его Громыко.
"После этого "Андрушки", что бы ни предлагал во время визита Браун, Громыко говорил всегда: "Нет". Такие элементарные вопросы, как разрешение русским женам выезжать из Союза для воссоединения со своими английскими мужьями, – нет", – вспоминает Валентин Фалин.
У него были друзья: Любовь Орлова, Борис Ливанов, Борис Пастернак. У него были слабости – обожал шляпы. У него были поступки, от которых хотел бы отказаться, – согласие на ввод войск в Афганистан. У него было стремление усовершенствовать советскую систему, поэтому он поддержал кандидатуру Горбачева на пост генсека. Без протекции Громыко у Михаила Сергеевича было мало шансов. Он еще пытался советовать молодому реформатору.
"Я делал все, чтобы ГДР не была поглощена ФРГ. Если бы США и их союзники серьезно подошли к нашему предложению о роспуске НАТО и ОВД, согласились бы на нейтрализацию Германии, тогда возникла бы основа для обсуждения вопроса об объединении", – говорил Громыко.
Но Горбачеву уже не нужен был "вечный" министр. Он сам делал внешнюю политику. На смену "господину Нет" пришел "господин Да".
Однажды Громыко ушел из своего кабинета в здании МИД так же, как уходил из него каждый вечер 28 лет – без цветов, почестей и прощаний. Ушел навсегда. Он стал пенсионером и по телевизору смотрел то, что происходит без него.
"Он встал, перекрестился и сказал: "Слава Богу, что меня там нет", – сказал Анатолий Громыко.
Громыко не дожил до распада Союза двух лет и двух недель до своего 80-летия. Родные попросили похоронить его не у Кремлевской стены, а на Новодевичьем кладбище. Никто из нового руководства на похороны не пришел. Громыко и здесь остался немного в стороне от всех.
