Никита Михалков: потеряно понятие греха, стыда и сострадания

У микрофона Антон Долин, гость нашей студии сегодня Никита Михалков. И мы поговорим с Никитой Сергеевичем о его новой картине, которая называется "Утомленные солнцем – 2", часть первая – "Предстояние".

Долин: Добрый день! У микрофона Антон Долин, гость студии радио "Вести ФМ" сегодня Никита Михалков. И мы поговорим с Никитой Сергеевичем о его новой картине, которая называется "Утомленные солнцем – 2", часть первая – "Предстояние". Никита Сергеевич, здравствуйте!

Михалков: Добрый день!

Долин: Хочу начать все-таки не с совсем мажорной ноты. Понятно, что искусство идет своим чередом, а жизнь своим, но все-таки это сообщающиеся сосуды, и ужасные события, взрывы в Москве, в метро, вносят какие-то коррективы, заставляют как-то переоценивать те произведения искусства, которые претендуют на что-то иное, может быть, являются чем-то большим, чем просто развлечением. Я полагаю, ваш фильм относится именно к этой категории. Как вам кажется, кино как самое народное из искусств, которое, по идее, должно человека и утешить или заставить о чем-то задуматься, какое место занимает в ситуации, когда возникает вдруг такой неконтролируемый кошмар и, казалось бы, вообще не до искусства?

Михалков: Вы знаете, это довольно занятный вопрос. Я сейчас только об этом подумал. Первая часть картины – это то, через что пришлось пройти огромному количеству людей в 41 году, когда, в общем-то, это была катастрофа, просто катастрофа. Мы посмотрели более 60 часов хроники: сотни тысяч пленных, испуганные лица, бомбежки - когда бомбили не бомбами, а бочками металлическими с дырками для того, чтобы наводить страх и ужас, и ими действительно наводили страх и ужас, или ложки, которые сбрасывали алюминиевые с надписями "Иван, иди домой, я скоро приду", то есть такое мало того, что истребление, но еще и унижение. Одно дело, когда тебя в бою убивают или ранят, но другое дело, когда тебя еще и унижают, а потом убивают. Поэтому первая часть фильма во многом связана именно с этим временем. И там есть сцена, когда кремлевские курсанты под Москвой оказались довольно бессмысленно истребленными, и вот их снегом заносит, у меня вот сейчас возник вопрос – а за что они там легли? Ну, я понимаю, за Родину, сейчас опустим все важные слова. Вот представим, что эти ребята, которые с леденеющими и холодеющими щеками лежат, засыпаемые снегом, что они узнают, что во время трагедии, которая происходит у них на Родине, таксисты начинают брать в три раза дороже, потому что нет другого транспорта, я думаю, что они не поверили бы, что это возможно. Я думаю, что не дай Бог, если бы они это знали, они бы просто не пошли в бой, они бы просто не стали воевать, потому что это чудовищно, то, что потеряно понятие греха, стыда, ощущения того, что существует сострадание и так далее. Поэтому, мне очень хочется, чтобы в этом смысле картина могла приостановить человека - ну посмотри вокруг, ты живешь, ты счастлив, ну хорошо, есть проблемы, но ты можешь войти в свою квартиру и ты там не застанешь чужого человека в сапогах на твоей кровати. Оцените это, люди! Не теряйте иммунитета, оглядывайтесь на то, с чего началось и кому вы должны быть благодарны. Я сам бы над этими словами иронично ухмылялся про себя 40 лет назад, слышали мы всю эту пропаганду. Но когда ты вдруг на полном серьезе ощущаешь, что ведь это же все действительно было так. А за что? А зачем? И вот здесь возникает вопрос, когда Толстой говорил – счастье жизни в самой жизни и еще говорил, что бытие только тогда есть бытие, когда ему грозит небытие. Но неужели мы для того, чтобы ощущать свое бытие с большей надеждой и любовью, должны все время стоять на грани небытия?

Долин: Но сейчас так получается, что иногда мы стоим на грани небытия, даже в центре Москвы, где, казалось бы, цивилизация и мы далеки от этих ужасов, которые были полвека назад и более давно, а выясняется, что совершенно недалеки. И вдруг возникает эта грань небытия. Скажите, вам не страшно как художнику, как автору фильма, что люди пойдут в кино не просто посмотреть на классный фильм, со звездами, со спецэффектами, а пойдут искать ответы на свои эти вопросы, которые теперь эти вопросы – почему, зачем автоматически возникают. И вот пойдут, а вы будете ответчиком, получается.

Михалков: Вы знаете, меня ответы не так волнуют, меня интересует вопрос. Вы знаете, абсолютно гениально заканчивается картина Феллини "Восемь с половиной" - словами, которые говорит Марчелло Мастрояни, вернее, его герой: "А я хочу говорить правду, которую я не знаю, но которую я ищу". Вдумайтесь, какие потрясающие слова: "Я хочу говорить правду, которую я не знаю, но которую я ищу". Я очень надеюсь, что как можно больше людей будут пытаться искать ту правду, которую мы не знаем, но которую мы ищем.

Полностью интервью с Никитой Михалковым слушайте в аудиофайле.