Юрий Соломин: гадостей не делаю, заповеди исполняю

На следующей неделе вся театральная Москва отметит 75-летие Юрия Соломина. И вот, заранее подсчитав, что предшествующая этому его юбилею сегодняшняя суббота придется как раз на День России, "Вести в субботу" предложили Юрию Мефодьевичу необычное место для записи этого интервью.

На следующей неделе вся театральная Москва отметит 75-летие Юрия Соломина. И вот, заранее подсчитав, что предшествующая этому его юбилею сегодняшняя суббота придется как раз на День России, "Вести в субботу" предложили Юрию Мефодьевичу необычное место для записи этого интервью. С 1839-го и по 1917-й здесь был Английский клуб. Потом – Музей революции. Впрочем, хотя именно у революционного броневичка мы и встретились здесь с художественным руководителем Малого театра, народным артистом СССР Юрием Соломиным, первым делом отправились к совсем другому аппарату – к ретролокомотиву.

- Я вам должен открыть страшную тайну: когда в "Адъютанте его превосходительства" в последней сцене вы несетесь навстречу поезду, на манометре очень четко написано "ГОСТ СССР".

- Да?

- Не обращали внимания?

- Нет.

В начале ХХ века на локомотивах, действительно, могла быть только иностранная надпись. Впрочем, как многое изменилось уже к 35-му, когда в Чите родился маленький Юра Соломин, а в Москве – открыли метро.

- А помните, как первый раз спустились в Москве в метро?

- Да. Боялся очень! Очень боялся!

Руководитель московского Малого театра, своей малой родиной считает всё-таки Забайкалье. И именно родной Чите, попросил, чтобы дали в эфире посвятить небольшую притчу.

- Этому дому, наверное, тысяча лет. Он стоит старый, ветхий, среди прекрасных домов нового времени. Просто удивительно, каким образом он сохранился. Его стены не подкрепляют мемориальные доски. Его грудь не украшают ордена, но в нем тоже жили люди. Может быть, они тоже были великими, только никто этого не заметил.

В Забайкалье, в Даурии, происходят события в одном из немногих фильмов, где Юрий Соломин сыграл вместе с братом Виталием. Чёткий забайкальский след есть и в том зале музея, где развешены флаги сразу и белых, и красных.

- А что у вас в семье было в революцию?

- У меня было очень много. Дед-революционер был. Он дважды сидел.

- При царе?

- В пятом году, в двенадцатом и тридцать седьмом. Уже не вышел тогда. Мне было три года, но я помню очень хорошо. Детская помять оставляет всегда очень точно все.

- Юрий Мефодьевич, а вот под белым флагом кто-нибудь воевал у вас?

- Нет, под таким флагом никто не воевал, но мне бабушка очень много рассказывала о Колчаке, хотя теперь, так сказать, пытаются… И там был атаман Семенов тогда. В общем, Чита переходила из рук в руки, она ведь как бы нашей стала в 22-м году только.

- Нашей?

- Ну… да.

- Юрий Мефодьевич, ваша форма в музее?

- Да, не совсем, не совсем.

- Почему не совсем?

- Ну во-первых, не было красных этих околышей.

- Второго стрелкового офицерского генерала Дроздовского полка добровольческой армии.

- Это добровольческая армия. А мы брали костюмы из армии Деникина, все-таки она была – классический царский вариант.

Откуда советский актер Соломин перенял эту стать белого офицера? Оказывается, с этим связана целая история, когда, будучи студентом, в скверике у Большого театра, Соломин увидел красавца советского офицера, но явно "из бывших" – уж каким-то чудом, но выжившего.

- Военный костюм на нем сидел потрясающе! Очевидно, ему было за семьдесят. Он, очевидно, был на пенсии уже. Сапоги, краги, голова поднята под те воротники, которые с детства носил, очевидно. На одной руке надета перчатка, вторую он держал в руке, и он так шел. Он кого-то ждал, посматривал, может быть, на свидание пришел, я не знаю.

- У вас на всю жизнь это в памяти осталось?

- На всю жизнь осталось!

Но то – Соломин-актер. А кто он сам, наверное, об этом можно судить по выбору Соломина-режиссера. Последняя премьера в Малом – по "Кабале святош" ("Мольер") по Булгакову. Но почему вдруг так?

- Теперь этих людей нет. Есть другие. Но самое главное, что существует театр, существуют взаимоотношения. Существует некоторая беспринципность, я бы сказал, некоторых чиновников, с которыми я встречаюсь, и жму им руки, и они приходят на спектакль, и говорят очень хорошие слова, и так далее и так далее. И в какой-то момент я узнаю, что, допустим, говорится то-то и то-то, допустим, обо мне, так-то и так-то. Кто-то хочет сдвинуть, кто-то хочет… Все проблемы остались. Человеческие проблемы. Кто-то завидует, только чему, не знаю. Иди ты, сыграй. Все очень просто.

- Сыграй лучше!

- Да, сыграй лучше.

И он играл. Сыграл в "ТАСС уполномочен заявить". И было время, когда за ним закрепилась репутация актера, который идеален как раз для того, чтобы играть разведчиков: вдумчивых и рисковых, сильных духом и телом. Впрочем, талантливый актер силён как раз тем, что не позволяет режиссерам видеть в себе только кого-то одного. И Соломин – актер очень разный.

- А вот русский человек он все-таки под двуглавым орлом живет, под серпом и молотом? Где мы?

- Ну, я под Островским вообще-то, наверное.

- Вашим преподавателем была Пашенная, которая карьеру начинала еще в императорском Малом театре. Вы сделали имя себе в советском Малом театре. Сейчас вы руководите российским Малым театром. Что есть общее в этом смысле у страны и у театров в разные эпохи?

- Ну, общее есть, конечно. Должно быть, во всяком случае. Я утверждать не могу. Традиции должны быть.

- Вы сильно изменились за эти годы?

- Я не знаю. Наверное, как-то изменился, безусловно. Но я за собой не слежу. Вернее, ну конечно, когда мне было 18 лет, у меня были глаза, а теперь немножечко компьютер другой. Новый компьютер вставили, понимаете? Поэтому, наверное, по-другому. Гадостей я не делаю, людям помогаю, заповеди исполняю. Ну если не все, то потом можно попросить прощения. Но, во всяком случае, что-то, наверное, осталось оттуда. Что – не могу сказать, но что-то осталось.