21 июня исполняется 100 лет со дня рождения Александра Трифоновича Твардовского. Его правда о войне, как только он умел о ней рассказать, поражала. Это, конечно, в первую очередь, народный Теркин. Твардовский был больше, чем поэт. Вопреки всему издавал Солженицына в журнале "Новый мир", главным редактором которого был долгие годы. Как "Новый мир" стал символом "оттепели", а Твардовский – его душой?
В детстве он не любил сенокос, деревню и все, что связано с крестьянской средой. Осмысленная жизнь начиналась конфликтом с отцом, мечтавшим, чтобы сын продолжил его кузнечное дело. Революция раз и навсегда разрубила родственные узы, превратив личный конфликт в общественный. Отца объявили кулаком, семью выслали. А он остался.
"Ходил к секретарю Обкома, который ему сказал: "ну, знаете, бывают такие времена, когда надо выбирать между папой, мамой и революцией", – рассказывает писатель, литературный критик Андрей Турков.
Он выбрал революцию. Родным в ссылку написал: "Прошу вас крепиться, терпеть, работать. Ликвидация кулачества – не есть ликвидация людей". А когда отец бежал, то отказался его укрывать – убедил вернуться. Через пять лет он смог вернуть семью из ссылки легальным путем. И эта история определила в его жизни почти все.
"Он жил всегда честно и открыто, никогда не жил двойной жизнью, никогда не прибегал к самиздату. Только то, что ему было дорого, пытался пробить через легальную печать", – вспоминает дочь Александра Твардовского Валентина Твардовская.
Этот жизненный принцип ему дорого стоил. "По праву памяти" – так называется поэма, которую, объяснял Твардовский, он обязан был написать. Пусть и в конце жизни. "А мы, кичась неверьем в Бога, Во имя собственных святынь Той жертвы требовали строго: Отринь отца и мать отринь".
"Безнравственно не менять убеждений. И это было ему свойственно. Но рождалось это через муку душевную. Это рождалось через признание каких-то заблуждений своих, ошибок. Это путь, который дано было пройти немногим", – говорит народный артист СССР, художественный руководитель МХТ им. А.П. Чехова Олег Табаков.
Был приглашен Твардовский в 1959-м и на строительство Братской ГЭС.
На Тайшетском перроне в 1959-м – случайная встреча с другом детства, тоже прошедшим сталинские лагеря. В 1961 главному редактору "Нового мира" Твардовскому приносят повесть Рязанского "Щ-854". Читал ночью дома, сначала лежа, потом за столом, потом еще раз. Рязанский был псевдонимом Александра Солженицына. Так начался путь к читателю "Одного дня Ивана Денисовича". Если произведение не напечатать, объяснял Твардовский скептикам, то и журнал не нужен.
"Знаете, уже после смерти Александра Исаевича была у меня замечательная находка на его столе. И тут дата стоит. Меньше чем за месяц до его смерти он продолжал думать о Твардовском. И он тут пишет, что чем дальше, тем глубже и больше он понимает, под каким тяжелым давлением за "Ивана Денисовича" находился Твардовский и вся редакция "Нового мира", – рассказывает президент Русского общественного фонда Александра Солженицына Наталия Солженицына.
Твардовский понимал: помочь напечатать "Один день" сможет только Хрущев. И добился встречи, а потом уговорил помощников – читать Хрущеву вслух. Публикация произведения Солженицына для России стала одним из ключевых событий XX века, символом эпохи оттепели, перевернувшим общественное сознание. Весь свой авторитет Твардовский использует, чтобы дать слово авторам, у которых, кажется, нет шансов – Абрамову, Быкову, Айтматову, Залыгину. "Новый мир" для многих – шанс не кануть в безвестности.
"Наш приятель один молодой, написавший повесть об армии, это был какой-то, 1952-й, предположим, год, отнес повесть в "Знамя". И получил 25 лет за эту повесть. И его посадили и отправили в лагеря под Воркуту. В "Новом мире" я не помню ни одной такой истории, чтобы кто-то пострадал из-за того, что принес туда опасную, антисоветскую повесть", – вспоминает Вероника Штейн, в 1968-1970 гг. – сотрудник журнала "Новый мир".
У самого Твардовского – образ успешного, обласканного властью поэта. Но так только кажется. Ведь даже "Василий Теркин" не избежал упреков в недостаточной партийности.
"По дороге прифронтовой, запоясан, как в строю, шел боец в шинели новой, догонял свой полк стрелковый, роту первую свою. Шел легко и даже браво по причине таковой, что махал своею правой, как и левою рукой. Отлежался". Не знаю других стихов, которые бы так изящно, так совершенно говорили о тяжелейшем труде солдатском", – говорит Олег Табаков.
"Но в произведении нет имен Ленина и Сталина", – напоминали недоброжелатели. Тема "поэт и власть" – для любого поэта испытание. Одобрив "Страну Муравию", Сталин спас Твардовского от репрессий. Но преодоление сталинского культа было болезненным не только поэтому. Осознав ужас тоталитаризма, Твардовский чувствовал свою сопричастность времени. А потому и строки: "За всеобщего отца Мы оказались все в ответе, И длится суд десятилетий, И не видать еще конца".
Оттепель дает надежду. Твардовский общается с Хрущевым, спасая имя за именем, человека за человеком. Но Хрущев все чаще ставит в тупик. Запись в дневнике после разгона выставки в манеже: "то Солженицын, а то нечто противоположное в суждениях о живописи – разберись тут, только б не вверзиться в дерьмо". При Хрущеве случатся и вот такие оскорбительные комментарии Катаева к "Василию Теркину на том свете". Например, насчет строчки "пушки к бою едут задом" – "это что еще за странная позиция". И вывод: "читателю книга вредна".
Спектакль "Василий Теркин на том свете" театра Сатиры с Папановым в главной роли запретили при Брежневе. Твардовский сильно переживал. И вопросов у него становилось все больше.
"Когда произошло вторжение наших войск в Чехословакию, он необычайно тяжело это пережил. В его дневниках остался набросок стихотворения, которое начиналось так: "Где взять слова, чтоб рассказать о том, как в 1945-м нас встречала Прага и как встречает в 68-м". За этим такая боль стоит, такое разочарование в том, что случилось", – рассказывает писатель, литературный критик Андрей Турков.
С каждым годом издавать "Новый мир" становилось все сложнее. Номера задерживали по идеологическим причинам. Брежнев общаться отказывался. Но Твардовский боролся. С ним боролись тоже. Просто снять с должности было как-то неудобно, а потому поменяли редколлегию. Выбора не оставалось. "Есть много способов убить поэта", – написал Солженицын в поминальном слове, – для Твардовского было избрано: отнять его детище, его страсть – его журнал". Последний год он прожил на даче в Пахре. Говорят, с какой-то удивительной жадностью занимался крестьянским трудом – тем самым, отказаться от которого мечтал в детстве.
