Два сына России, а ныне подданные иностранных монархов - подданный голландской королевы А. К. Гейм и подданный великобританской королевы К. С. Новоселов - заслужили высшее научное признание, получив Нобелевскую премию по физике.
Таких случаев, когда выходцы из России прославляют чужую страну, ставшую для них домом, можно вспомнить множество. История России в XX, да, как выясняется, и в XXI веке тому способствует. Отношение к таким случаям по необходимости однозначно: хорошо, сын России достиг замечательных успехов. Хорошо, что он получил в родной стране хорошее образование, позволившее ему этих успехов достигнуть. Уже не столь хорошо, что он не нашел себе места в нашей науке. Дело здесь не в желании утвердить крепостное право - ученый вправе жить и работать, где хочет. Дело здесь в огорчении от того, что у выдающихся ученых русского происхождения сотрудники и ученики будут не наши, а зарубежные. Соответственно, и научные школы процветут не наши, а зарубежные, что только увеличит отставание отечественной науки.
Можно сколько угодно говорить, что наука не знает границ, а уж такая наука, как физика, тем более: формулы из учебника физики абсолютно интернациональны. Все так, но научные школы совсем уже интернациональными не бывают. Сотрудничество, ученичество, преемственность - все это предполагает какую-то пространственную локализацию. Когда бы это не имело отношения к конкретному месту в конкретной стране, университеты не конкурировали бы между собой с использованием тех аргументов, что вот в такой-то области знаний у них есть признанная во всем мире научная школа. А они очень даже прибегают к тем доводам, что у нас не кафешантан какой-нибудь, а давняя школа со славными именами. Это оказывает, говоря физическими терминами, важный гравитационный эффект: славные имена и репутация научной школы привлекает талантливых учеников, они делают новые открытия, отчего репутация школы еще укрепляется. Устойчивая традиция тут очень важна. Она обеспечивает воспроизводство.
Вдвойне она важна, потому что потеря научных школ, как правило, бывает невосполнима. Сто лет назад физика была по преимуществу немецкой наукой. Исследования, финансируемые имперским Институтом кайзера Вильгельма, были передовым словом науки. События, случившиеся в Германии в первой половине XX века, известны, менее известно, что одним из последствий стало исчезновение после 1945 года такого понятия, как немецкая физика. В смысле "передовая, наиболее продвинутая, где же учиться физике, как не в Германии" и. т. д. Причем это не означает, что немцы погрязли в невежестве, что немецкие университеты не готовят превосходных специалистов, что Германия не принадлежит к числу технологически наиболее передовых стран. Всё это при ней, не говоря уже о том, что это весьма и весьма богатая страна. Тем не менее, немецкой физики в том смысле, в каком это говорилось век назад, больше нет. Научные школы восстановить не удалось.
В случае с СССР получилось нечто аналогичное. У советских правителей было два представления о том, почему надо развивать науку, в особенности физику. Изначально после преодоления первой революционной порухи возродилась восходящая еще к временам абсолютизма идея, что держава должна поощрять науки, искусства и ремесла. До известной и даже приличной степени физика поощрялась еще до войны. После известной записки Сталину насчет атомной бомбы наука стала поощряться с многократным рвением. Выяснилось, что это не просто украшение, придающее блеск трону, а это такая штука, которая нужна до зарезу. Без продвинутой науки не будет сверхоружия.
Все это было и прошло, и окончательно завершилось при распаде СССР. О блеске трона и говорить было смешно и несовременно, мысль военная и державная тоже никого не занимала, к тому же и денег в казне не было вообще. Ученым было предложено спасаться как могут, благо и границы к тому времени стали открыты настежь. Ученые спасались как могли. В таких условиях научные школы не сохраняются. Удастся ли их восстановить теперь - отдельный вопрос, ответа на который мы не знаем. Пример Германии тут внушает мало оптимизма.
