Поэт Рубинский похож на принца в изгнании. "Книги" с Сергеем Шаргуновым

Константин Рубинский. Развязка. Челябинск. 2010 год. Эта книга предназначена ценителям настоящей поэзии. Не все золото, что блестит. И, наоборот, есть, есть оно, золото под слоем земской пыли, невидимое и неизвестное даже для знатока

Константин Рубинский. Развязка. Челябинск. 2010 год.

Эта книга предназначена ценителям настоящей поэзии.

Не все золото, что блестит. И, наоборот, есть, есть оно, золото под слоем земской пыли, невидимое и неизвестное даже для знатока. Есть писатели, которых не увидишь по телевизору, в газете не прочитаешь, но пишут они сильно и хорошо.

Константин Рубинский – челябинец. Молодой человек, скромный и сосредоточенный, но с артистичным блеском в глазах. Отучился в Литинституте, и вернулся в Челябинск. Приятельствует с московскими авторами Дмитрием Быковым и Максимом Лаврентьевым.

Читая Рубинского, сложно поверить, что он живет в промышленном городе, здесь, в "Развязке" нет заводов. Сначала кажется, эти стихи написаны обитателем цветущего острова, закинутого посреди синей воды. Оливы, терпкость и влажность, смех и спелость, песок и лодка… И одиночество. Вообще, субъективное впечатление – в этих стихах много соли. Потом начинает казаться, что стихи написаны полярником, вокруг - бесконечная слепящая белизна.

Рубинский этих стихов одинок, и через одиночество самоутверждается, как принц в изгнании. Этим стихам свойственен пантеизм, но не растерянный и панический, а величественный – разговор королевича Елисея из сказки Пушкина с ветром, солнцем и месяцем наравне:

Станет пусто – и Кости не будет.
Он уйдет незаметно почти.
И следы его вьюга забудет,
И стихи его месяц почтит.

Над миром Рубинского нависает космос, прожорливый и грандиозный. Поэту свойственно отождествление себя с насекомым, но прекрасным, сложным, царских кровей. Кузнечика, у которого нежные ручки, проглотила лягушка с грубыми лапами. Это и отношение к смерти, и, быть может, сюда просачивается образ тяжелого сурового города, когда дикость варвара сначала обдирает обидой, а затем зовет простить и обнять.

Да, от горделивой возвышенной надменности Рубинский то и дело переходит к осознанному просветленному самоотречению. Язычество перетекает в христианство. Он всех жалеет, спрашивает Бога, что же тот терпит, коль столько зла, воображает, что апокалипсис начнется из-за случайности, из-за очередной хамской перебранки где-нибудь в одном из российских продмагов, и вдруг становится очевидна детскость поэта. То лучшее, что может быть в поэте.

Постоянная игра смыслов и слов в его стихах тем отрадна, что по-детски свежа.

Автор обращается к очень немногим – к Богу и к женщине. Те и другие разговоры похожи. В них вызов, ропот, готовность "вернуть билет", надменная укоризна. Но все это – спор с Богом и ссора с женщиной - мягко и с доброй иронией, едва заметно переходит в смирение и какую-то загадочную нежность. Сравнив Всевышнего со стоматологом, а смертного человека с пациентом, Рубинский выводит:

И к вечеру, живой пока,
С окровленною пастью, он
Вдруг понимает, что попал,
К искуснейшему мастеру.

В отношениях с женщиной, роль стоматолога в стихах выполняет скорее герой, но неважно, кто главный, главное – снисхождение. Смириться и принять – та роскошь, которую может себе позволить лишь сильный духом, по-властному снисходительный. Но благородный, чистый сердцем, ничего уже не ждущий от мира. Все, как и положено принцу в изгнании.

"Книги" с Сергеем Шаргуновым на радио "Вести ФМ".