В субботу исполнилось 75 лет первому гендиректору ВГТРК и легенде отечественного телевидения Анатолию Григорьевичу Лысенко. Именно он был за кадром самой влиятельной программы отечественного телевидения 1990-х годов — "Взгляд". Мало кто знает, что по образованию Лысенко — железнодорожник. Но сама судьба сделала его автором и соавтором такой классики, как, например, "А ну-ка, девушки", "От всей души", "Что, где, когда?" и многих других. Он — один из столпов легендарной Главной редакцию молодежных программ ЦТ СССР. В начале 1990-х вместе с группой отчаянных энтузиастов Лысенко возглавил телевидение уже новой России — ВГТРК. Кроме "Вестей" он благословил тогда и детские "Там-Там новости", и революционную для того времени "Программу А".
— Где вам больше всего понравилось работать?
- На Люблинском литейно-механическом заводе. В механосборочном цехе, на участке колес.
- А после этого все суета, что ли?
- Нет, там все было просто. Просто, очевидно: есть норма, есть размеры. Простая хорошая устойчивая жизнь. У меня так сложилось, что с фрезеровщиком с моего участка, мы и по сей день с ним дружим, ругаем телевидение и вспоминаем эту молодость. Это Саня Масляков.
В разные годы он действительно поработал со всеми нами. И здесь же — про разные перемены. Но не будем забегать вперед. Встретились мы на входе в комплекс ВГТРК на Ямском поле.
— Кстати, это все каналы ВГТРК. А начиналось с 15 минут три раза в день.
- Нет, три часа десять минут, три блока.
- Анатолий Григорьевич, скажите, пожалуйста, почему какие-то передачи живут годами, даже десятилетиями, а какие-то очень быстро умирают?
- Ты знаешь, если бы я смог ответить на этот вопрос.
- Вы бы не работали на телевидении.
- На телевидении не работал, был бы теоретиком.
Практик, он вспоминает, как это здание досталось тогдашнему РТР от Министерства по делам строительства в Сибири и Дальнем Востоке, то есть от ГУЛАГа. От тех времен в здании мало что осталось. Но один заветный уголок есть: его никакой ремонт не берет.
— О! Этот кусочек знаком.
- Анатолий Григорьевич, я как раз вам хотел сказать, вот там пять квадратных метров того, что осталось от Министерства по делам строительства в районе Урала и Западной Сибири. Гулага.
- Да, немного. Ну, хорошо!
Но здесь же Лысенко, про которого говорят, что это его "Взгляд" сверг коммунизм, признается, что до сих пор поет с друзьями "Комсомольцы-добровольцы". Как это?
— Для меня комсомол все-таки остался целиной. Я горжусь, что тот склад, который я строил в 1957 году и по сей день стоит под Оренбургом. Комсомол давал хорошую школу, кстати. Школы управления. Школу, если хочешь, даже гражданской какой-то сознательности. Все-таки жизнь должна быть организована. Ведь не случайно во всем мире есть скауты. Каждая партия имеет свою молодежную организацию. Не хочу обижать наши партии, но…
- А разве они у нас есть?
- Вот я поэтому не хочу их обижать. Есть такие молодежные организации. Все-таки должна быть какая-то форма организации. Вот мы сейчас все время кричим Общественное телевидение. А как же гражданское общество? Где оно? Значит, сначала должно появиться общество, а потом телевидение.
- В советское время было общество?
- Конечно.
- Но его разрушили, с помощью программы "Взгляд".
- Ну, ты понимаешь, в чем дело. Это грустная вещь.
- Я понимаю, что это удар ниже пояса.
- Общество было такой силы.
- Что разрушилось от одной программы?
- Что пять оглоедов его разрушили.
По пути в студию Лысенко мимоходом сообщает, что так и не научился печатать на машинке, а, как работает телетехника для него вообще загадка. Добравшись до нашего новостного комплекса, продолжаем разговор о загадках нашей истории и, главное, мировосприятия.
— Вот посмотри, просчитай, все эти бунты, начиная от булавинского, разинского, пугачевского. Ведь, в конце концов, сдавали-то их все свои.
- Свои. И с большой радостью.
- Да. Понимаешь? Это вот было все время. И усадьбы жгли с восторгом.
- И по всей стране, что тоже примечательно.
- Да. И вот я сейчас смотрю, как там рассказы, вот церкви рушили. Ребята, а кто рушил. Конечно, можно видеть определенных национальностей. Но их столько на все церкви не хватит.
- Не хватило бы никак.
- Я же видел хронику, где с такими восторгом рушили и предавались решению изгнать священников и забить их кольями. Мы очень быстро проскочили. Да, кто-то проскочил, кто-то упал. Но мы выросли в обществе, где нас из года в год, нас, родители наших, и дедов и прадедов вбивали одну вещь. Первое, не высовывайся. И второе, "ты что, умнее других"?
- А если начинаешь высовываться, тебя всем обществом за штаны и вниз.
- Я помню, приехала в Москву чудное существо, писательница американская и еще хороший педагог Бел Калтман, автор книжки "Вверх по лестнице, ведущей вниз". И она мне задала такой вопрос: "А скажите, мистер Лысенко, а почему у вас слова "ты что, умнее других" являются отрицательными?" Она прекрасно знала русский язык.
- Гениально, кстати да?
- А, действительно, почему?
- Вопрос, на который невозможно ответить.
- А почему, а почему? Вот это все нужно анализировать. Никто не хочет.
- Как же в такой стране делать телевидение?
- Будить.
- Будить?
- Будить!
- Мы с вами сейчас профессионально прохихикали в отношении отсутствия партии в нашей стране там на лестнице. Ну, в конце концов, лестница…
- Ну да.
- Предполагает про диссидентство. Опять же в книжке у вас вычитал. Мысль интересная. Как вы праздновали столетие Ленина. И что как всегда действия нашей партии привели ровно к обратному результату, потому что первые анекдот про Ленина стали рассказывать после столетия.
- Столетия. Да.
- Почему партия так глупо себя повела?
- Вот это, понимаешь, для меня загадка. Может быть, она поверила в свою исключительность? Я твердо убежден в такую вещь. Власть должна меняться.
- Один непростой вопрос задам, очень неприятный для нам с вами. Я вот уже за свою профессиональную карьеру пережил сколько-то президентств, и даже генсекств. И получается, что вот мы, люди нашего цеха, очень любим порассуждать на тему "власть надо менять". И само собой, но мы сами не уходим. При этом нас никто не выбирает.
- В этом есть сложная, загадочная вещь вообще профессия журналиста. Наша профессия — она ведь обслуживающая профессия. Но наступил какой-то очень сложный момент, 1980-1990-е годы. И я виноват в этом, могу сказать. Эйфория, мы присвоили себе право судить, определять и направлять. Я ведь могу вспомнить, в этом здании Юра Ростов мог прийти и просто в одном из материалов изничтожить Бориса Николаевича. Я его вызвал: "Юр, ты что делаешь? Мы — телевидение Ельцина. Мы боремся за него, а ты". Он говорит: "Ой, извините, Анатолий Григорьевич. Я сегодня с женой поругался, с дочкой поругался. Приехал такой злобный. Сорвался". Понимаешь, я тогда как-то даже посмеялся. А вот сейчас я думаю, какая же была точка зрения, что он в плохом настроении взял и облаял президента великой страны, на которого он работал.
- Ну, я вас поймаю на слове, потому что вы же сами в книжке своей, я очень внимательно читал, рассказываете о том, что вам сказали: "Ты же слуга партии". На что вы сказали: "Нет, я рядовой партии". Так все-таки где же золотая середина в таком случае, Анатолий Григорьевич?
- Золотая середина, я считаю, солдат. Солдат это хорошая...
- Партии или телевидения?
- Нет, я. Солдат. Профессия — солдат общества. Это общественная профессия. Это общественная профессия, цель которой и задачи которой — информировать общество. То, что ты абсолютно свободен, — вранье. Ты вынужден всегда быть под чьим-то влиянием. Я вообще не верю в независимую прессу, потому что она, в конечном счете, даже зависит, как минимум, в конце концов, от зрителя.
- Вы это говорите, как создатель сразу нескольких средств массовой информации.
- Ну, это так. Мы же зависим от зрителя. Чего зритель хочет.
- Но редко кто позволяет из наших коллег себе такие мысли, как вы сейчас.
- Ты знаешь, я тебе скажу, наверное просто редко, кто из наших коллег доживает до таких лет.
— Ну, скажите мне, когда трава была зеленее, вода мокрее, и так далее. Сейчас или тогда?
- Тогда.
- Ну так нельзя!
- Потому что котлет за шесть копеек. Я попросил — ребята, в день 75-летия ну сделайте мне котлету за шесть копеек, мою любимую из кулинарии. Выяснилось, никто не помнит, как их делают. Вот куда исчезли котлеты за шесть копеек и мороженое фруктовое? Знаешь как, каждое время ведь свое, свои плюсы, свои минусы. По-моему, Рубцов когда-то сказал: "Я на жизнь свою любуюсь из-под столика. Век двадцатый, век необычайный. Чем он интересен для историка, тем для современника печальный". Но я ни о чем не жалею. Прекрасная жизнь, в которой столько напихано за это короткое время. Я думаю, что в какой-нибудь европейской стране того, что мы проскочили, и на столетие хватит.
