Алексей Балабанов: мне не больно

Неожиданно до ржавой боли, пронзающей тело иголками, ушел Алексей Балабанов. Ушел - как все настоящие художники – оглушающе неожиданно, непредсказуемо, не... Это практически невозможно выговорить, но придется: начиная с сегодняшнего дня Алексей Балабанов не снимет больше ни одного, ни единого кадра.

Неожиданно до ржавой боли, пронзающей тело иголками, сегодня ушел Алексей Балабанов. Ушел — как все настоящие художники – оглушающе неожиданно, непредсказуемо, не...

Алексей Балабанов родился в Свердловске (сегодня Екатеринбург). В городе, харизматическом для людей, обладающих творческой жилкой и появившихся здесь на свет в 50-е, 60-е годы прошлого века: то ли самом рОковом, то ли в роковОм. Некоторые уходили в конформисты, но не Алексей. "Буду снимать кино скандальное, резкое", – заключил договор с самим собой Балабанов. И не отступил от своего решения ни разу. Ни единого раза, хотя выгоду это сулило несомненную. Но ни единой своей истории – ни "Брат", ни "Жмурки" или "Груз 200" — он не мог рассказать иначе. Потому что тогда ему пришлось бы соврать. Впрочем, что говорить об уже снятом кино, ставшем любимым, ненавистным, восхищающим, вызывающим отвращение.

Рассказывают, что только близкие родственники знали, что он давно и тяжело болен. Говорят, что родственники ничего не смогли сделать, когда он упал в обморок. Но это рассказывают те, кто не знал, не понимал Алексея, живущего невпопад с точки зрения обывателя, неправильно, нелепо, но бесконечно сильно, страстно, беспринципно, на разрыв аорты.

Судить — да просто говорить столь упрощенно, уплощенно — можно лишь в единственном случае: когда тебе не довелось быть поэтом в башлачевском понимании этого слова: "Поэт умывает слова, возводя их в приметы, подняв свои полные ведра внимательных глаз. Несчастная жизнь! Она до смерти любит поэта. И за семерых отмеряет. И режет. Эх, раз, еще раз!".

Если понять эти слова, становится понятно, почему Балабанов жил так, как он жил, зная о неизбежном, не пытаясь выторговать себе еще пару дополнительных бонусов. Все очень просто: в любой, даже смертельной, болезни человек может посвятить всего себя тому, чтобы прожить еще день, месяц, год.

Алексей Балабанов решил, что для него куда важнее как можно больше успеть сделать в последнем фильме "Я тоже хочу". Так он и поступил — умерев в кадре. И это совсем не страшно и вовсе не больно для того, кто понимает, о чем был Балабанов. Что он не только эмоционально выкладывался в кино, но и жизнь проживал так, будто пошучивая, подгоняя, торопя смерть. Он был нетерпимым, дерзким, порой невыносимым и до одурения жестким, Он просто снимал кино.

Человеку, не вовлеченному в страсть творчества, непросто объяснить, что она – эта страсть — сначала не дает спокойно жить. Позже иссушает мозг, поглощает душу, зудит в кончиках пальцев до тех пор, пока не возьмет свое, не вынудит высказать бумаге, пленке, цифре сокровенное. Именно таким режиссером оказался Алексей Балабанов. Резкий, неприятный, жесткий внешне. С необыкновенным видением России, мечтающий этого не видеть, но одновременно не представляющий себя вне ее контекста.

Алексей мог сделать самую смешную комедию, от которой становилось страшно, триллер, вызывающий сардонический смех, и камерное кино о Родине. Настолько правдивое, что трепетных зрителей увозили на "скорой" прямо из зала. Но если снова вспомнить Башлачева (рок-одиночку, начавшего сочинять стихи в том же Свердловске), таким "все трудней быть иконой в размере оклада".

Это практически невозможно выговорить, но придется: начиная с сегодняшнего дня Алексей Балабанов не снимет больше ни одного, ни единого кадра. Никому не бросит резкого слова, не расскажет, что "фильм, который можно рассказать словами, и снимать не стоит".

Кино Балабанова невозможно пересказать словами. Они остались для того, чтобы напоминать: "Поэты идут до конца. И не смейте кричать им "Не надо!". Ведь Бог... Он не врет, разбивая свои зеркала. И вновь семь кругов беспокойного, звонкого лада глядят Ему в рот, разбегаясь калибром ствола".