Когда-то тесные дружеские отношения связывали Россию и Эфиопию. Большое африканское государство — под 100 миллионов человек. Взаимный интерес между странами возник еще во времена Российской империи, ведь Эфиопия — единственное в Африке христианское государство. В советские времена Эфиопия также была для нас надежным союзником на черном континенте. Да и как иначе, если все мы еще из школьной программы помним, что Ганнибал — прадед великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина по материнской линии — был родом из тех мест. И стал прообразом главного героя знаменитого романа Пушкина "Арап Петра Великого".
Его не должен касаться металл — ничего тверже дерева, ступней и ладоней. Священное зерно Эфиопии, зеленое золото, главный кормилец страны. И ему ,как младенцу, — все: время, силы, вода, которой человеку здесь не хватает. И даже песни, словно молитвы, — тоже ему.
Общий смысл песни "Спасибо, Господи, что дал нем эти зерна!" На кофе здесь не просто молятся, его оберегают как национальное достояние. Как иначе, если на нем держится четверть экономики страны. Секреты своей арабики они хранят, словно гостайну. За попытку вывоза одного зеленого зернышка из страны — тюрьма .
Кофе пишет их судьбы от рождения до смерти. В деревушках, где за каждым забором с утра до ночи собирают, отсеивают, сушат миллионы зерен, рождение ребенка — радость еще и от того, что новая пара рабочих рук скоро включится в бесконечный процесс. Потому здесь редки крестьянские семьи, в которых не насчитать 10 человек.
Их продукт по доллару за килограмм заберут скупщики, чтобы потом умножить цену минимум на пять. Лучшие зерна — всегда экспорту. Внутренний рынок кофе для Эфиопии вторичен, и на родине напитка, где кофейных деревьев, как листвы в джунглях, — миллионы тех, кому от этого дара природы достается шелуха.
Рынок Южной Эфиопии у кенийской границы. Раз в неделю место смешения племен, разбросанных по едва доступным горам. Базарный день — время их примирения, чтобы племя цамай сумело продать мясо и молоко, ари — хлеб и мед. Кофейную шелуху любят в каменных деревнях консо.
Тропинки, петляющие от хижины к хижине, здесь зажаты тысячами булыжников. Узкие проходы между домами прижимают идущего максимально близко к стенам, чтобы удержаться, когда тропический ливень превратит землю в скользкое дно.
Трудно представить, как на высоте в полтора километра, консо смогли выстроить базальтовую деревню . Из камней здесь дома, заборы, целые улицы. Сотни лет эти места не меняют свой облик. Но лишь недавно сюда смогли добраться те, кто внес в фонд всемирного наследия.
Уцепившись за камни на склонах гор, консо десятилетия отсчитывают деревьями. Это когда один временной отрезок, одно поколение, привязанное веревкой к ушедшим.
В календаре деревушки — 12 уцелевших стволов, то есть 200 лет ей как минимум. А жизнь стала меняться только в последние десять, когда появился спрос на чаку. Плотный, как каша, он здесь и еда, и веселящий напиток.
Чака, которой кормят и детей, — теперь их источник наличности. Местные бизнесмены закупают ее для жаждущих ощущений туристов. Видимо, тех, кто не добрался до самого дикого уголка Эфиопии, в гости к мурси.
Ни одно племя не украшает себя так, как мурси. Дикая традиция требует надрезать нижнюю губу совсем маленькой девочке. Сначала — для тарелки величиной с пуговицу. Со временем — больше, растягивая кожу. Глиняные кружки, раскрашенные смесью из воды и помета, многофункциональны. Их можно переставлять из одной части тела в другую.
Они не подчиняются эфиопским законам, ни один полицейский не решится пересечь границу их территории. Разве сунешься, если у мужчины вместо копья автомат!
Переговоры о съемках — трое суток. Просьбы не толпиться у камеры остаются без понимания. Посмотреть на белых людей собирается все племя, рассевшись вокруг, как на театральном представлении, куда стоит надеть лучшие наряды и украшения.
Их не сумели заставить жить по своим законам ни эфиопские императоры, ни Муссолини, ни Менгисту Халье Мариам. Племя мурси, кочуя у границ Кении и Судана, сотни лет сопротивляется цивилизации, согласившись взять из ее достижений только автомат Калашникова.
Оли Тула — младший вождь племени. "Мы никогда не жили по чужим правилам, никакой власти за пределами этой деревни для нас нет. Без оружия сюда может приходить кто хочет. Покупать, менять товары, фотографировать. Автоматы против тех, кому нужно от нас другое", — говорит вождь.
Эти территории, возможно, и не стали бы Эфиопией, не случись в конце XIX века экспедиции русского офицера Александра Булатовича, который первым нанес на карту долину реки Омо. Память о русских осталась. Здесь могила создателя эфиопской авиации Михаила Бабичева. А площадь имени Пушкина до сих пор — обязательное место для свадебной фотосессии, хоть памятника давно нет.
Российский подданный стал причиной межгосударственного конфликта. Отделившаяся от Эфиопии Эритрея вдруг предъявила права на наше все — Александра Сергеевича. Мол, именно на ее стороне пограничной реки родился Абрам Ганнибал. Эфиопы ответили странно, устроив из пушкинской площади Аддис-Абебы, где раньше стоял памятник великому поэту, автомобильную развязку.
Первый переводчик декламирует стихи Пушкина у бюста, который приютил двор Национального музея. Великий русский с эфиопскими корнями — пока на пятачке у стройки, куда и тропы то нет. Но профессор Мулат верит, что в центр Аддис-Абебы его вернет то, что вне времени и политики. Он говорит, что вряд ли бы смог переводить наших поэтов так легко, если бы амхарский не был рожден от геэз -языка православной молитвы.
Звуки и грехи человеческие из ритуальных барабанов здесь выбивают девятую сотню лет. Каждый удар ладони — проклятье гонителям веры, звон колокольчиков, эхом отражаясь в скалах, аккомпанирует православному молебну в центре черной Африки.
Православных в Эфиопии — почти две трети. Их священное место силы — Лалибела. Паломникам, которые текут сюда со всей Африки, нужно сначала подняться на вершины гор, а затем спустится в расщелины скал, туда, где 800 лет назад бежавшие от Салах ад-Дина священники решили спрятать новый Иерусалим, сделав его невидимым.
Вырубленные в горах храмы Лалибелы — как напоминание о тех временах, когда православные святыни нужно было прятать от посторонних глаз, да так, чтобы несведущий, находясь в ста шагах от церкви Святого Георгия, мог ее не заметить. Их строили вниз, сверху врезаясь в породу, начиная с крыши в форме креста, заканчивая узкими ходами и туннелями, где двум встречным и сейчас не разойтись. Настоящая линия обороны святынь — золотых крестов Лалибелы. Их сберегли также, как мертвый для всех других язык геэз. Он здесь звучит даже в нишах стен, где монахи шепотом читают древние книги. Их веру укрыли не скалы, а вода озера Тана, по глади которого православие рассыпало островные монастыри. С кельями на холмах, куда монахи челноками тащат мешки с бобами. Их дневной рацион по средам и пятницам почти тысячу лет. С иконами, каких не встретить нигде, кроме Эфиопии.
За километрами воды монастырские острова едва видны с берега, где словно из другого мира корпуса Политехнического. Подарок Союза – об этом говорит потрескавшаяся табличка в уголке. В 60-х самый современный университет Эфиопии, до сих пор учит студентов на станках с маркировкой "Сделано в СССР".
Фрезеровочные и токарные — в советского образца цехах — все, что осталось от грандиозных планов СССР на страну у экватора. Уже давно нет наших преподавателей, они исчезли вместе с проектом социалистической Эфиопии. Ее лицом в середине 70-х стал Менгисту Хайле Мариам — улыбчивый подполковник, который любил ездить в Москву и на деньги Союза строил плановую экономику, ликвидировал неграмотность, но до светлого будущего не дошагал вместе с нами, в 1991-м закончив побегом в Зимбабве.
Лишь тогда стало известно, с какой кровью он смешивал советскую помощь. Крошечный музей красного террора, единственное место, где позволено хранить память о тех времена. Даже фото Менгисту в Эфиопии под запретом. Здесь его изображений тоже нет — только кости с мест захоронений , орудия пыток и одежда шедших на смерть.
Теперь у новой Эфиопии другие инвесторы. К полям их индустриальных парков — очереди из тех, кто за 30-50 долларов готов обшивать ширпотребом мир. Тест на право сесть у швейной машинки в одном из пяти десятков ангаров, хозяева которых — индусы, китайцы, компании Шри-Ланки, те, кто недавно сам начинал как мировой сборочный цех, а сейчас отсюда грозит завалить мировой рынок дешевым текстилем.
"Эфиопия сейчас выгодна для инвесторов, потому что мы, производя здесь, освобождены от пошлин и налогов. Также тут очень много свободной рабочей силы", — рассказал менеджер текстильной фабрики. И очень дешевой. На родине менеджера вряд ли уже найдутся тысячи образованных и легко обучаемых рабочих за такие деньги.
В ближайшие годы Эфиопия за счет таких парков хочет создать 2,5 миллиона рабочих мест. Людские ресурсы – главное, чем она заманивает инвесторов. Здесь говорят: мы, конечно, не Китай, но вполне можем повторить его путь.
Проекту индустриализации меньше четырех лет. Если не провалится, навсегда изменит судьбы людей, на своих папирусных лодках так и не выплывших из времен фараонов. А скоро доберется и до тех, кто, как мурси и консо, новый мир пока к себе пускает только, если это гость с фотокамерой.
