Это третья часть истории о Библии в России. Как и первые две она пришла абсолютно неожиданно. Нашла меня сама.
Напомню, первой была статья об издании книг Ветхого и Нового Завета в России в XVIII-XIX веках и о связи их декабристах. Она появилась после посещения отдела редких книг в библиотеке. Вторую часть пришлось написать после справедливого вопроса читателя: по каким книгам служили и молились на Руси от момента Крещения в Днепре. Третья — нынешняя — задумывалась как глава первой, но информации оказалось настолько много, что стало понятно: о знаменитом писателе Достоевском и роли Библии в его жизни есть смысл рассказать отдельно. И ближе к 9 февраля (28 января по старому стилю). Дню, когда 138 лет назад Федор Михайлович умер от разрыва легочной артерии — такой диагноз поставил ему врач.
Достоевский "пришел", когда возникла линия о тайных обществах в России, которой было не избежать в связи с декабристами. И, как следствие расплаты за участие в заговорах против существующего строя. Наказания были предсказуемо-страшными: если не смертные казни, то ссылки. По ссылке (такой получился невеселый каламбур) набрела на сообщение 2017-го года об издании трехтомником личного экземпляра Нового Завета Достоевского, с которым он провел всю ссылку и не расставался до последнего дня (подлинник книги, называющейся "Русский перевод Нового Завета" с пометками писателя хранится в отделе рукописей Российской государственной библиотеки).
И все же в декабре пришлось эту главу из статьи убрать: Федор Михайлович, хотя и был заговорщиком и отбывал срок, никак не мог быть участвовать в восстании 1825-го года, поскольку на момент выхода декабристов на Сенатскую площадь ему исполнилось 4 года. Он был осужден по делу петрашевцев, приговорен к высшей мере наказания. А это совсем другая история.
Рассказывать, кто такие петрашевцы и чем они занимались, надо отдельно.
В 1846-м году Достоевский сближается с семьей Майковых, регулярно посещает литературно-философский кружок братьев Бекетовых. С ними же начинает ходить в гости к Михаилу Васильевичу Буташевичу-Петрашевскому, организовавшему по пятницам собрания, где обсуждались имевшиеся у хозяина книги по истории революционных движений, утопическому социализму, материалистической философии. Будучи последователем Фурье, Михаил Васильевич говорил о необходимости демократизации России и освобождение крестьян, бывших на тот момент крепостными.
Петрашевский служил переводчиком в министерстве иностранных дел. К тому времени, как «пятницы» стали регулярным политическим кружком, он уже был редактором "Карманного словаря иностранных слов, вошедших в состав русского языка" и написал туда большинство статей, в которых открыто провозглашались принципы утопического социализма.
Вместе с Достоевским по пятницам у Петрашевского собиралось человек по 50. Сначала разговоры были относительно общими — о необходимости демократии в России. Довольно быстро петрашевцы перешли к совещаниям о подготовке массового восстания, придумали сочинять агитационные материалы для распространения в народе и в армии, ради чего организовали тайную типографию... Вели они себя для заговорщиков громко и неосмотрительно, не подозревая, что за домом установлена постоянная слежка.
23 апреля 1849-го года у Петрашевского были задержаны 39 человек. Среди них оказался Достоевский. Спустя 8 месяцев следствия генерал-аудиториат (высший военно-юридический орган в России) вынес вердикт: смертная казнь для 21 арестанта. Однако, признавая смягчающие вину обстоятельства, было рекомендовано помилование подсудимых. Император Николай I выразил согласие. Но своеобразно.
22 декабря 1849-года петрашевцев вывели на Семеновский плац для исполнения смертного приговора. Осужденных поставили перед эшафотом, на головы им надели белыми колпаками, из-под которых они слышали, как солдаты выстраиваются, готовясь выполнить приказ. За секунду до выстрела на площадь "внезапно" выехал флигель-адъютант с императорским приказом о помиловании. Прямо на плацу Петрашевского заковали в кандалы и отправили на каторгу. Через несколько дней по этапу пустили Достоевского. Ему предстояло отбывать четыре года в Омском остроге.
Путь пролегал через Тобольск, где у Федора Михайловича произошла короткая, но интереснейшая встреча, повлиявшая на всю его жизнь и творчество тоже. Достоевский пробыл в Тобольске с 9 по 20 января 1850-го года. Здесь его и остальных участников дела ждали Наталья Дмитриевна Фонвизина, Прасковья Егоровна и Ольга Ивановна Анненковы (мать и дочь), Жозефина Адамовна Муравьева. Жены декабристов, сосланных в ссылку на четверть века ранее. А также Петр Николаевич Свистунов и его жена Татьяна Александровна.
Каким-то невероятным образом женщины договорились о свидании, на котором каждому этапированному они подарили Евангелие — единственную книгу, которую разрешалось брать в ссылку и читать на каторге. Во все книги были вложены (по другой версии, вклеены в переплет) деньги — червонец.
Доктор филологических наук Владимир Захаров сумел довольно подробно и точно реконструировать те события, основываясь на письме Натальи Дмитриевны Фонвизиной к брату мужа, Ивану Александровичу Фонвизину, написанному 18-22 мая 1850-го года. Он утверждает, что "Тайное свидание" могло состояться в воскресенье 15 января, а передача книг и денег в переплете — в любой из дней с 16 по 19 января. Из письма Натальи Дмитриевны следует, что вручил книги и открыл каждому арестанту секрет переплета жандармский капитан Смольков, которого она вовлекла в заботы об арестантах".
Эту встречу и факт дарения книги Достоевский опишет в "Дневнике Писателя" за 1873-й год: "Мы увидели этих великих страдалиц, добровольно последовавших за своими мужьями в Сибирь. Они бросили все, знатность, богатство, связи и родных, всем пожертвовали для высочайшего нравственного долга, самого свободного долга, какой только может быть. Ни в чем неповинные, они в долгие двадцать пять лет перенесли все, что перенесли их осужденные мужья. Свидание продолжалось час. Они благословили нас в новый путь, перекрестили и каждого оделили евангелием. Четыре года пролежала она под моей подушкой в каторге. Я читал ее иногда и читал другим. По ней выучил читать одного каторжного".
Однако Владимир Захаров считает эту часть "Дневника" чрезмерно художественной: "Судя по всему, не было церемонии дарения Евангелия, которую можно вообразить, читая "Дневник". Достоевский создал образ, эмблему, картину, в которой все верно по существу, но фактическая сторона в некоторых бытовых подробностях была другой. В результате возникла символическая сцена, в которой проявились характерные особенности творческой памяти и поэтики Достоевского".
Оснований было не так уж мало. Во-первых, уже упомянутое письмо Фонвизиной. Оно было отправлено не по почте, а с оказией, поэтому в нем немало подробностей, помогающих понять как все происходило на самом деле (почтовые письма обязательно прочитывались специальным тайным отделом). Из письма Натальи Дмитриевны следует, что после первой встречи она получила возможность ежедневно посещать острог. Во-вторых, доподлинно известно, что Достоевский провел в Тобольской пересыльной тюрьме двенадцать дней, а не шесть.
И, наконец, третье. Это воспоминания жены Достоевского Анны Григорьевны о тех днях (правда, записанные со слов мужа). В ее дневниках в частности, упоминается, что денег Достоевскому передали не 10, а 15 рублей: "Это были единственные деньги, имевшиеся у Федора Михайловича за четыре года каторги (арестантам не дозволялось иметь денег); они шли на улучшение пищи, покупку табаку и т.д."
Установить, кто ошибался в описании событий невозможно. Впрочем, гораздо важнее деталей встречи или точной суммы следующие слова Анны Григорьевны: "Федор Михайлович во всю свою жизнь никогда не расставался с Евангелием, даже в поездки в Москву на несколько дней брал его с собою. Дома оно лежало на письменном столе, и в него он любил вкладывать дорогие для него вещи, например: портреты детей, их письма и пр."
На переданном декабристками Евангелии напечатано название: "Русский перевод Нового Завета". Это было первое издание Нового Завета, переведенное на современный русский Библейским Обществом в 1823-м году. Именно Новый Завет, а не полностью Библия.
Библия, кстати, у писателя была еще со времен следствия. Из заключения Федор Михайлович написал брату письмо с просьбой привезти ему Библию. На французском. Русского варианта не существовало. Тираж переведенной на русский язык РБО Библии был уничтожен сразу после восстания декабристов: книга была признана опасной, прививающей излишнюю свободу и свободомыслие. После чего переводы были запрещены, а РБО закрылось высочайшим императорским указом.
Чудо это или совпадение, но книга под названием Евангелие связала декабристов и петрашевцев.
Библия была недолго. В Омском остроге ее украл и пропил арестант Петров. А Новый Завет сохранился. Причем читан и перечитан был явно не единожды: в книге сохранились пометки, сделанные ногтем — письменные принадлежности заключенным были запрещены. И более поздние комментарии, уже карандашом или чернилами: при переиздании было насчитано около полутора тысяч всевозможных отметок
Сам Федор Михайлович несколько раз упоминает в своих произведениях. На "Русский перевод Нового Завета" он ссылается в романе "Униженные и оскорбленные" и в "Записках из Мертвого Дома": по нему Горянчиков учил читать татарина Алея. Свою книгу Нового завета Достоевский описал в "Преступлении и наказании": "На комоде лежала какая-то книга. Он (Раскольников) каждый раз, проходя взад и вперед, замечал ее; теперь же взял и посмотрел. Это был Новый завет в русском переводе. Книга была старая, подержанная, в кожаном переплете.
– Это откуда? – крикнул он ей через комнату. Она (Соня Мармеладова) стояла все на том же месте, в трех шагах от стола.
– Мне принесли, – ответила она, будто нехотя и не взглядывая на него.
– Кто принес?
– Лизавета принесла, я просила.
"Лизавета! Странно!" – подумал он. Всё у Сони становилось для него как-то страннее и чудеснее, с каждою минутой. Он перенес книгу к свече и стал перелистывать.
– Где тут про Лазаря? – спросил он вдруг.
Соня упорно глядела в землю и не отвечала. Она стояла немного боком к столу.
– Про воскресение Лазаря где? Отыщи мне, Соня".
Цитаты именно из этой книги есть и в других произведениях писателя.
Но осознание важности Евангелия приходило к Достоевскому постепенно, хотя и не случайно: его мать Мария Федоровна была по настоящему верующей. Она устраивала для детей ежегодные паломничества в Троице-Сергиеву лавру, а грамоте обучала по "Священным историям Ветхого и Нового Завета с нравоучениями и Благочестивыми размышлениями", в которой насчитывалось сто четыре различных библейских сюжета. "Мы в семействе нашем знали Евангелие чуть не с первого детства", скажет в своих дневниках Достоевский и вплетет "Священные истории" в свой самый известный роман. Именно эту книгу вспомнит старец Зосима в романе "Братья Карамазовы", рассказывая о своем детстве.
Начать сомневаться в существовании Бога, потерять веру в него юности — довольно распространенное явление. У Достоевского, ставшего приятелем и в некотором роде учеником атеиста Виссариона Белинского, чьи рассудительные и рассудочные идеи увлекли молодого писателя, были все к тому предпосылки.
Дружба с Петрашевским не способствовала возвращению к Богу. Да, Федор Михайлович попросил брата привезти Библию в заключение, но, скорее всего лишь по той причине, что любую другую книги ему бы не передали.
Что же касается Евангелия от декабристок, с заложенными в него деньгами оно стало ценным подарком — в буквальном смысле слова. Не случайно в письме Фонвизиной, написанном сразу по прибытии на каторгу, Достоевский, благодаря за подарок, называет Христа "симпатичной личностью".
Много позже, что следует из мемуаров Дмитрия Васильевича Григоровича и Авдотьи Яковлевны Панаевой, опубликованных в книге "Ф.М. Достоевский в воспоминаниях современников", писатель придет к осознанию: "Меня спасла каторга… совсем новым человеком сделался… Когда я очутился в крепости, я думал, что тут мне и конец, думал, что трех дней не выдержу, и – вдруг совсем успокоился. Ведь я там что делал? Я писал "Маленького героя" – прочтите, разве в нем видно озлобление, муки? Мне снились тихие, хорошие, добрые сны, а потом чем дальше, тем было лучше. О! это большое для меня было счастие: Сибирь и каторга! Говорят: ужас, озлобление, о законности какого-то озлобления говорят! ужаснейший вздор! Я только там и жил здоровой, счастливой жизнью, я там себя понял, Христа понял, русского человека понял и почувствовал, что и я сам русский, что я один из русского народа. Все мои самые лучшие мысли приходили тогда в голову, теперь они только возвращаются, да и то не так ясно".
В этой уверенности и с Новым заветом на русском языке Достоевский не расстанется до 7 февраля (26 января по ст.ст.) 1881-го года, когда у Федора Михайловича открылось горловое кровотечение. Врачи запретили ему разговаривать, тем не менее 9 февраля (28 января) кровотечение возобновилось. Перед смертью Достоевский успел попрощаться с семьей. Он позвал детей, благословил их и завещал Русский перевод Нового Завета сыну Федору.
Последняя пометка в этой книге сделана рукой жены писателя, Анны Григорьевны: "Открыта мною и прочтена по просьбе Федора Михайловича в день его смерти, в 3 часа".
