22 июня – самая страшная, самая трагическая дата во всей более чем 1000-летней российской истории. 75 лет назад, 22 июня 1941 года, началась Великая Отечественная война. И это начало было для нашей страны катастрофическим. В первые месяцы, даже в первые недели войны регулярные советские соединения были разгромлены, огромная часть боевой техники, созданной ценой долгих и тяжелейших лишений советских людей, досталась врагу. К концу 41-го года, по самым умеренным оценкам, не менее 3 миллионов советских военнослужащих оказались в плену. Только в котле под Вязьмой в октябре 41-го – до 600 тысяч пленных и около 400 тысяч убитыми. Потом советская армия, а точнее народ, одетый в шинели, перемелет немцев, дойдет до Берлина, возьмет Рейхстаг. Будут еще немереные потери и потрясающий героизм. Будут славные победы. Но победный 45-й в нашей исторической памяти не может и не должен зачеркнуть трагический 41-й.
Согласно официальной сталинской версии, подписание в августе 39-го года договора с Гитлером, а пакт Молотова-Риббентропа был ничем иным как Пактом Сталина-Гитлера, позволило СССР выиграть время для подготовки к войне. Но факты свидетельствуют о другом. Время и инициативу получил Гитлер. Нацистский фюрер скомкал этот договор и забыл про него ровно в тот момент, когда он решил, что настал удобный момент для нападения на Советский Союз. Поэтому Гитлер с такой легкостью, с такой готовностью и отписал Сталину в секретных протоколах к пакту всю Восточную Польшу, Прибалтику, Молдавию да и Финляндию поначалу. Для милого-то дружка! Но дело было не в дружбе, хотя из опубликованных фрагментов частных застольных бесед Гитлера можно сделать вывод, что он относился к Сталину с известной долей симпатии, как к понятному и ментально близкому человеку. Как никак, не Черчилль с Рузвельтом, а свой брат – кровавый диктатор. Но главная причина гитлеровской щедрости, которая должна была насторожить Сталина, но не насторожила, была в другом: Гитлер вообще ничего не собирался отдавать. Все эти отравленные подарки были отвлекающей приманкой для Сталина, пока Гитлер нагуляет силушку и наглость и не почувствует себя готовым забрать и эти территории, и многое другие.
Долгие десятилетия в советских учебниках истории приводилась по сути одна единственная причина трагедии 41 года: Гитлер напал на нас вероломно без объявления войны. Надо же, кто бы мог подумать, ведь производил такое милое впечатление! То есть, советское правительство, имея с Гитлером договор о ненападении, видимо, ожидало от него благородного, джентльменского поведения, а он, нечестный, возьми да и обмани наше руководство в его самых лучших чувствах. Но самое поразительное то, что это, казалось бы, смешное, нелепое объяснение – правдивое. Сталин, который не доверял никому и никогда, действительно патологически верил в нерушимость своих договоренностей с Гитлером, т.е. он доверился Гитлеру, и Гитлер его обманул. Сообщения о подготовке Германии к войне против СССР идут Сталину с сентября 1939 года. Идут со всех сторон, по всем линиям – дипломатической, агентурной. От британского премьера Черчилля до советских разведчиков и немецких перебежчиков. Но Сталин не только к Черчиллю, что было бы объяснимо, но и к собственной разведке испытывает традиционное иррациональное недоверие. Он просто отказывается адекватно воспринимать информацию о приближающейся войне. Указываются направления основных будущих немецких ударов – верно указываются. Сообщается о формировании будущего административного управления оккупированных территорий СССР. Появляется дата вероятного нападения. Заместитель Берии и, кстати, вроде бы любимец Сталина Меркулов докладывают ему информацию, полученную от агента британской резидентуры под именем Старшина: "Все военные мероприятия Германии по подготовке выступления против СССР полностью закончены. Удар можно ожидать в любое время". Сталин пишет резолюцию: "Тов. Меркулову. Можете послать ваш источник к такой-то матери. Иосиф Сталин".
Когда рано утром 22 июня Сталину доложили, что германские люфтваффе атаковали наши военные аэродромы и бомбят Киев, а армия вермахта пересекла нашу общую теперь, после раздела Польши, границу на всем ее протяжении, он предположил, что это провокация немецких генералов, а Гитлер не в курсе. Только после того, как глава МИДа Молотов принес ему официальную ноту от германского посла Шуленбурга со словами: "Германское правительство объявило нам войну", Сталин поверил в реальность происходящего.
Один из самых мощных и любимых военных журналистов и поэтов войны Константин Симонов писал: "Сталин оставался верным той маниакальной подозрительности по отношению к своим, которая в итоге обернулась потерей бдительности по отношению к врагу…" "Другой вопрос, – отмечает Симонов, – что даже в самых сложных условиях существует еще и ответственность общества, когда оно вручает власть в руки одного человека".
Этот симоновский комментарий явился главной причиной запрета на публикацию его военных дневников 1941 года под названием "100 суток войны". Он был фактически обвинен в антипатриотизме, в очернении подвига советского народа. Говоря современным языком, в фальсификации истории. Хотя, положа руку на сердце, я не знаю в каком еще тексте, посвященном 41-му году, жесткость и суровая правдивость оценок так естественно складываются в гимн героизму советских солдат. Вот послушайте Константина Симонова: "Мера нашей неподготовленности к войне была так велика, что мы не можем при воспоминаниях о тех днях освободить свой лексикон от такого тяжелого слова, как бегство, или, употребляя солдатское выражение того времени – драп. И сейчас, при самой трезвой оценке всего, что происходило, мы должны снять шапки перед памятью тех, кто до конца стоял в жестких оборонах и насмерть дрался в окружениях, обеспечивая возможность отрыва от немцев, выхода из мешков и котлов другим частям, соединениям и огромной массе людей, группами и в одиночку прорывающихся через немцев к своим". Конец цитаты.
75 лет назад было 22 июня 1941 года.
