С Афона в Москву, а потом в Петербург, а потом и в Киев доставили Дары волхвов, тех самых, что когда-то в сказочные времена были преподнесены новорожденному Иисусу, ведомые серебряной Вифлеемской звездой. И к храмам выстраиваются огромные вереницы людей, бесконечные, приезжающие с окраин городов, из других селений, из других областей, выстаивают часами, чтобы приобщиться, прикоснуться, помолиться, поцеловать эти дары.
В этих вереницах мы можем увидеть опустившегося бомжа, мы можем увидеть дам в роскошных шелках и мехах, мы можем увидеть больного, который приехал сюда на инвалидной коляске, мы видим статного с офицерской выправкой человека, глубокого старика и мать с почти младенцами. Все они стоят с удивительными похожими выражениями лиц умиления, ожидания, какого-то таинственного предчувствия, наивное, почти детское выражение.
Скептики и, может быть, недобрые люди смеются над этим выражением, смеются над нежеланием людей жить рациональным, земным, над стремлением в утопию, в несбыточное. Насмешники не понимают, что вот это таинственное ожидание чуда, это брезжащее мерцание ожидания благодати, живущее в душе человека, свойственно всему нашему народу на протяжении веков. Потому что в этих очередях, в этих вереницах стоящие люди, ослабевшие духом, желают наполниться этим духом.
Больные и немощные желают опять воскреснуть телесно, обрести здоровье. Унывающие, потерявшие волю — вновь обретают веру в грядущее. Это русское чудо является таинственным фактором всей русской истории. Без русского чуда не понять нашу историю. Наша страна, наша цивилизация после периодов цветения падает в такие страшные черные дыры, исчезает почти дотла, расплавляется почти бесследно, но потом каким-то волшебством, каким-то наитием, какой-то воскрешающей пасхальной силой вновь выныривает из этих черных дыр и воскресает в новом ослепительном сиянии качества.
Как сказочный Иван Царевич, падая то в котел с кипящей водой, то с кипящим маслом, то с молоком, каждый раз выныривает из этого котла с новой удалью, с новым молодечеством. Русская история сопряжена с чудом. Но то чудо не дается даром народу. Это чудо связано с ожиданием этого чуда, с молением об этом чуде, великих трудах и радениях, которые предпринимает наш народ для того, чтобы это чудо осуществилось. Потому что чудо причаливает к тому берегу, причаливает к той пристани, где это чудо ждут, где этого чуда достойны.
Когда я смотрю на эти лица в очередях, я нахожу среди них такие наивные, такие детские, восхитительные, что, кажется, будто эти люди, идя по Москве, в самом деле ищут пришедших волхвов и в супермаркетах, и на станциях метро. И, может быть, кто-нибудь из них действительно увидел Мельхиора, который носит на голове островерхий колпак, усыпанный звездами, или Каспара, который в шелковом тюрбане шествует по нашим столичным площадям и весям, или Валтасара, укутанного в какие-то восхитительные хламиды. Но, может быть, не там мы ищем этих волхвов?
Может, стоит нам пойти на какой-нибудь московский или петербургский вокзал, дождаться поезда, приезжающего из провинции, увидеть, как из небогатого вагона выходят три человека с лицами псковских или воронежских крестьян, утомленных, упорных, упрямых, и они двигаются среди толпы рядом, вместе, молча. В руках у них котомки, и они устремлены в город для свершения каких-то таинственных деяний. Если внимательно присмотреться в наши вечерние, тусклые зимние небеса, то не увидим ли мы в них сияние дивной серебряной Вифлеемской звезды? Всего вам доброго.
