Немногие знают, что прямо посреди Европы существует Корсунская епархия. Относится она к Московскому Патриархату, а возглавляет епархию последние годы епископ Нестор (Сиротенко), с которым мы поговорили о жизни православной епархии в Европе и межхристианском сотрудничестве, а также о взаимоотношениях епископа со священниками и выстраивании диалога с эмигрантскими приходами.
- Владыка Нестор, на сегодняшний день в вашей епархии числятся Франция, Швейцария, Испания и Португалия. Была Италия. По какому принципу решили объединить столько стран?
- Так исторически сложилось. Париж с двадцатых годов прошлого столетия был естественным объединяющим церковным центром для русского зарубежья. Даже те известные деятели Русской Церкви, которые впоследствии служили в Англии, Бельгии и других страх, такие как митрополит Сурожский Антоний (Блум) или архиепископ Бельгийский Василий (Кривошеин), начинали здесь. В Париже был центр Экзархата Западной Европы. Наша епархия, в каком-то смысле, его преемница. Несколько лет, до 1974-го года, экзархом был митрополит Антоний Сурожский, а затем экзархи приезжали из Москвы, начиная с митрополита Ленинградского Никодима.
- Был даже один француз — архиепископ Петр (Л’Юилье).
- Да, он был епископом Корсунским, но не был управляющим Экзархатом, а впоследствии переехал в Соединенные Штаты.
- Как складываются отношения с эмигрантскими приходами, принадлежащими Константинополю? Насколько я понимаю, они существуют в основном во Франции и немножко в Швейцарии?
- Нет, в Швейцарии их нет. Они находятся в основном во Франции. Еще в Бельгии, Великобритании и Скандинавии. О том как, складываются наши отношения можно говорить долго.
- Если не слишком углубляться в историю, а говорить о настоящем, вас пригласили на конгресс Западноевропейского Православного Братства, состоявшийся в мае этого года?
- Да, я был там, провел ателье на тему приходской жизни. Я бы не проводил амальгамы Братства с Константинопольским Экзархатом, Братство ставит себя вне юрисдикций и во главе его стоит мирянин, кстати, прихожанин Московского Патриархата. У меня хорошие личные отношения с нынешним константинопольским экзархом, архиепископом Иовом, мы знакомы много лет. Но понятно, что все эти сосуществующие русские юрисдикции, они как уравнение с тремя неизвестными. А Церковь, как известно, должна стремиться к единству, как по канонам, так и по здравому смыслу. Тем более, что совершенно очевидно - между нашими прихожанами и теми, кто молится в константинопольских приходах, нет никакой разницы. Наши приходы организованы похожим образом, и тут и там есть как потомки первой, так и представители всех остальных эмиграций.
Была такая точка зрения, что Архиепикопия более демократична, что ее устав дает больше независимости и самостоятельности для приходов, для участия мирян в жизни Церкви. Однако сейчас все сильно меняется.
- Мне тоже показалось, что ситуация меняется. Хотя я не живу, а только приезжаю время от времени в гости, этого невозможно не заметить. Следующий вопрос очень прост, но для людей непосвященных титул епископ Корсунский совершенно непонятен. Как вышло, что епархия с таким названием оказалась в центре Европы?
- В свое время было решено по старой традиции и из уважения к местным христианам, католикам, называть епархии в Европе именами несуществующих больше исторических епархий. У греков таких епархий, наверное, не одна сотня, а у нас их не очень много — в основном те, которые находились на территории Крыма. В результате Сурожской назвали епархию в Англии, а Корсунской — во Франции.
- А Бельгия с Голландией как называются?
- Голландия скорее не католическая, а протестантская страна, глава Католической Церкви там архиепископ Утрехтский. В Бельгии католическую церковь возглавляет архиепископ Мехелена-Брюсселя. Так что, когда в 30-е годы там появилась епархия Русской Православной Церкви, ей дали название Бельгийская, а русский епископ стал называться архиепископом Брюссельско-Бельгийским. Это было подтверждено королевским указом. В Австрии епархия называется Венская и Австрийская.
- Вы — вице президент Ассамблеи православных епископов Франции. Что это за загадочный пост?
- Дело в том, что во Франции девять православных епископов, представляющих поместные Церкви. Они входят в состав Ассамблеи православных епископов. В 90-х годах в городе Шамбези, в Швейцарии, на заседаниях Межправославных комиссий было решено, что для координации Православных Церквей в диаспоре (вне их канонической территории) епископам надлежит объединиться в ассамблеи. И греческие епископы, которые возглавляют их в соответствии с диптихом, историческим порядком старшинства Православных церквей, собирают остальных епископов, чтобы обсуждать насущные вопросы.
- Например, какие?
- Их немало. Мы совместно реагируем на то что, происходит, выпускаем коммюнике, работаем с прессой, с местными властями. Межрелигиозное и межхристианское сотрудничество тоже входит в эту сферу. Чтобы голос Православной Церкви был слышен, лучше выступать совместно, а не каждому от себя — румынскому, греческому или русскому епископу. Эти ассамблеи работают во многих крупных европейских странах — где-то более интенсивно, где-то менее. Во Франции самая продуктивная Ассамблея: мы встречаемся раз в месяц.
- Ваша биография мне очень понятна из-за моего папы. Он тоже сначала поступил в институт. Как и вы, работал в министерстве перед тем, как его рукоположили. Правда, он ушел в министерство из кинематографа, потому что считал невозможным для себя сочетание кино и православия. Для вас светская работа, потом духовное образование — это была смена установок, приоритетов?
- Нет, не было смены приоритетов. Просто открылась новая перспектива, появилась цель, и я не стал больше ждать. Дело в том, что с 17 до 20 лет я учился на вечернем отделении и параллельно работал. Наступили 90-е годы, жизнь была трудной, и мне надо было работать: у нас была большая семья. То есть и речи не шло о спокойной учебе, я работал с 17 лет.
- Большая семья?
- Нас у родителей пять человек детей.
- А почему вы решили пойти учиться в светский институт?
- Закончил школу и пошел.
- Некоторые сразу идут в семинарию учиться.
- Я тогда не знал, как пойти в семинарию.
- Как такое возможно?
- Мы жили в Переделкино, были постоянными прихожанами Преображенского храма, ходили на исповедь к отцу Кириллу (Павлову). И вера, Православие составляли важную часть моей жизни, но как поступить в семинарию, мне было неизвестно. Я не был настолько воцерковлен сразу по окончании школы. Когда же мне это стало ясно, как будто открылась та самая, нужная мне дверь, и я это сделал — поступил в семинарию, мне тогда исполнился 21 год. А сразу после школы были работа, институт и храм. Приходилось иногда помогать в алтаре, но постоянным алтарником я не был, не был и чтецом, хотя иногда "Первый час" читал.
- О! Я тоже читала! Даже наизусть знала. А пригодилось когда-нибудь то, что вы учились на отделении информатики?
- Пригодилось. Кое-какие навыки я получил во время учебы, другие на работе. Так что, когда я поступил в семинарию, работал в редколлегии студенческого журнала, занимался как раз версткой его макета.
- Почему вы взяли имя Нестор?
- Дело в том, что имя при постриге не берется, а дается. Иногда спрашивают, какое бы ты хотел, но, как правило, нет. Я не знал, что у меня будет такое имя. Думаю, причина выбора была в том, что я редактировал студенческий журнал Московской духовной академии "Встреча", и ректор МДА архиепископ Верейский Евгений провел некую аналогию с Нестором Летописцем, потому и выбрал для меня его имя.
- Это можно считать православной шуткой, или он закладывал тонкий смысл?
- Не шутка. Это серьезно. И есть определенный доброжелательный смысл. Например, со мной вместе были пострижены два врача (они продолжали заниматься врачебной практикой уже будучи студентами Духовной Академии). Так один получил имя Пантелеимон, а второй Агапит — в честь Печерского целителя.
- Храм Трех Святителей (патриаршее подворье), в котором вы оказались, приехав в Париж, для вас самый родной? Или таковым остается ваш первый приход в Переделкино?
- Сейчас самый родной храм Трех Святителей.
- Вы там служите с самого начала, с того момента, как приехали во Францию?
- Нет, когда я приехал во Францию, я служил в храме Христа Спасителя в пригороде Парижа Аньере. И этот храм тоже для меня очень важен, это мой первый приход. Я туда пришел молодым священником, и мне надо было построить отношения с людьми. А приход был не совсем простой.
- Что значит не совсем простой?
- Такой настоящий эмигрантский приход со своими традициями. Помню фотографию 1932 года — приходские дети. И среди них немало тех, с кем мне пришлось познакомиться в 2000 году, то есть они в этот приход ходили семьдесят лет.
- Вам пришлось подстраиваться под них или такого не бывает?
- Нет, я не подстраивался. У нас не было конфликта архетипов. Они ко мне очень тепло отнеслись. Правда, иногда прихожане старшего возраста все же спрашивали: "А где вы научились служить не по-советски?" А я им отвечал: "А где вы узнали, как это — служить по-советски? Это как?" Мне действительно было очень интересно познакомиться с ними, и, кажется, интерес был взаимный. Для них это стало встречей с той Россией, с которой их многое связывало, несмотря на то, то они прожили всю жизнь вдали от нее. А для меня, в свою очередь, состоялась встреча с дореволюционной Россией, которой больше нет. Именно там мне многое стало понятно в нашей истории. В том, как она развивалась.
Но, конечно, самый родной — храм Трех Святителей, потому что я там с 2004 года, то есть, уже больше 10 лет. Это храм с особой судьбой. Храм, в котором на протяжении 70-ти лет его существования ежедневно совершались богослужения. Он всегда оставался духовным центром.
- Вы — молодой епископ. Вам приходится управлять, священниками, которые старше вас, опытнее. Это сложно делать?
- Да.
- Как вам удается прийти к консенсусу?
- Стараюсь относиться с подчеркнутым уважением к тем, кто старше и опытнее меня. Но Ваш вопрос подразумевает, что если человек находится в начальственном отношении к другому, он должен его подчинять.
- Мне кажется, что любая религиозная организация, не только Православная Церковь, основывается на довольно жесткой структуре управления. Это не в осуждение и не о том, что вы контролируете каждый шаг или приказываете священникам вашей епархии. Просто я заметила, что любое неподчинение вызывает недовольство со стороны правящих архиереев. Вы новый человек, молодой. Но епархии-то уже не один десяток лет, в приходах сложились свои традиции, у священников есть свои привычки. А если вам что-то не нравится?
- Я не сразу отвечаю, потому что пытаюсь себе это представить: что-то не нравится, а договориться не получается. Так все-таки не должно быть. Все же Православная Церковь, несмотря на жесткую структуру управления, основывается на любви. Я уверен, что два человека всегда сумеют договориться между собой, по крайней мере, они должны иметь возможность попытаться убедить друг друга.
- Вы сейчас сказали ту вещь, которую я и хотела услышать. Священник имеет возможность быть с вами не согласным?
- Ну, конечно. О чем бы ни шла речь. Понимаете, епископ должен следить за порядком, но он не должен его устанавливать под себя. Он должен следить за тем, чтобы совершалось пастырское попечение о людях. А пастырство немыслимо без внутренней свободы, поэтому настоящие священники все очень разные и непохожи друг на друга. Конечно, и у нас бывают конфликты, бывает, хотя и очень редко, что прихожане и священник не подходят друг другу. В таких случаях срок командировки у священника может закончиться. Правда, у нас немало и местных священников.
- А есть приходы и с местными священниками?
- Да. И местные священники, конечно, более независимы.
- Что это значит — независимы?
- Они часто служат в помещении, принадлежащем или им лично, или арендованном на ассоциацию, которой они руководят. Они не получают зарплату. Конечно, их можно подвергнуть каноническим прещениям (наказаниям – Вести.Ru), но нужно семь раз подумать и один раз отмерить прежде, чем принимать решения такого рода. А административные средства воздействия не существуют.
- Кстати, вы сказали, что они от вас не зависят. Я знаю, что в приходах Константинопольского Патриархата в Париже священники получают зарплату, поскольку прихожане там платят налог, который называется "самообложение". Похожая ситуация в Австрии. Наши приходы вряд ли работают по такой системе. Значит ли это, что вашим священникам приходится работать на стороне?
- В принципе большой разницы нет, работать приходится почти всем. Действительно, существует традиция внесения пожертвований, это называется самообложением и из собранных денег приход что-то платит священнику. Разные приходы собирают по-разному, но ни в одном приходе Франции, кроме, может быть, одного или двух соборов, нет профессиональных отношений между приходом и священником. И ни один приход во Франции не может платить священнику даже минимальную зарплату. Платят небольшую сумму, благодарность за богослужение, les horaires de messe. Ее получают также и католические священники, и по французским законам она не облагаема налогом. Речь идет о нескольких сотнях евро, что приблизительно раза в три меньше минимальной зарплаты во Франции. Если у человека есть семья, на такое пожертвование абсолютно невозможно прожить.
- То есть в основном все работают. Вы упомянули, что работаете в школе. Это хобби или вы серьезно?
- Нет, я работаю. Мне нравиться преподавать, конечно. Но я это делаю и из материальных соображений тоже.
- С епископами вы встречаетесь раз в месяц, а епархию часто объезжаете?
- Да, конечно, приходится быть все время в разъездах. Праздники, какие-то особые события, иногда что то срочное, какая-то необходимость. Епархия у нас не такая и маленькая — 4 страны, 70 приходов. Некоторые на большом расстоянии друг от друга находятся. Например, у нас есть приход в Карибском бассейне на Мартинике.
- Постоянно действующий приход?
- Да, хороший, постоянно действующий, приход, в котором порядка ста человек прихожан. И они очень активные, деятельные, ездят в паломнические поездки в Россию и на Украину. Там, правда, почти нет выходцев из православных стран, таких всего несколько человек. Костяк прихода состоит из местных жителей.
- А священник?
- А священник тоже местный житель. Он учился в Париже, вернувшись на родину, смог создать вокруг себя общину. Так что на острове своя православная церковь. Там все, как везде.
- Потрясающе. Поскольку я последние годы чаще про русский рок пишу (хотя и начинала с религиозной темы), возникла такая аналогия: вы объезжаете многокилометровую епархию, музыканты отправляются в туры с концертами. И они, за редким исключением, признаются, что не успевают (или не хотят) никуда ходить. Не бывают на спектаклях, не ходят на выставки, даже по городу редко пройдутся. А у вас, когда вы ездите по епархии, получается?
- Получается. Я стараюсь понять характер и менталитет тех стран, где мы служим. Поэтому, если есть время, стараюсь все охватить. Я люблю старинную живопись и, наверное, могу сказать, что неплохо знаю центральные европейские музеи. Я их никогда не смотрю целиком, могу прийти и посмотреть одного художника или даже одну картину. Потом прихожу еще раз и смотрю другую.
- Вы кажетесь симпатичным человеком, я сейчас не о внешности. Какой вы на самом деле?
- Нет, на самом деле нет, это из чувства долга. Мне просто кажется, что мы на самом деле очень мало можем сделать для людей, очень редко получается кому-то по настоящему помочь, а раз так, по меньшей мере, внимание или время можно уделить каждому человеку, который в этом нуждается.
- Вы доступны для обычной паствы, для священников?
- Конечно.
- То есть к вам можно позвонить, прийти, приехать, чтобы обсудить насущные вопросы, проблемы?
- Конечно.
